Начальник «Бухенвальда»

Ирина ГРИЦУК

Забастовка

По моей неопытности и неумению пристраиваться к теплому местечку угораздило меня поступить на работу в цех вулканизации на знаменитый орденоносный Ярославский шинный завод.

Цех, куда меня определили балансировать шины и попутно строить коммунизм, носил народное название «Бухенвальд». Там варили покрышки для машин и тракторов.

Голый по пояс и черный от сажи, как черт, вулканизаторщик опускал крышку на нижнюю половину тяжелой формы. А потом, гремя цепями, аккуратно поправлял ее, чтобы, не дай бог, вместо дорогостоящей, блестящей, новенькой резиновой покрышки не сварить безобразного «козла».

Поплевав на ладони и натянув голицы, мужики-вулканизаторщики с напряжением толкали тяжелые чугунные формы по валкам. Сдвинувшись с места, производя рев и грохот, как испуганные доисторические животные, катились эти формы по конвейеру, одна догоняя другую, чтобы в конце пути скрыться в кипящем парном вулканизаторе, в этой смердящей преисподней, из которой рваными облаками валил насыщенный химикатами пар и доносились стон и скрежет металла.

Позже, когда я уволилась с завода, эта картина часто всплывала в моей памяти и долго стояла у меня перед глазами. Я представляла ад таким же жарким, парным, вонючим местом, грохочущим металлическими звуками, в которых слышались стоны грешников. Мне казалось, что обязательно где-то в глубине вулканизационных котлов должна сидеть нечистая сила, которая вредит похмельным мужикам и варит им вместо покрышек кургузых «козлов». За это рабочих лишали премии, и в день получки они бастовали.

Происходило все так. С шести утра толпились у кабинета начальника цеха, ворчали, глядя в расчетные листочки, сплевывая на пол тягучую голодную слюну. Ровно в восемь появлялся Сергей Николаевич Ермолинский – маленький мужичок, кругленький, подвижный и бесстрашный. Он протискивался сквозь толпу полуголых разъяренных мужиков, раздвигая их совсем не могучими плечами, вставал спиной к дверям своего кабинета и открывал митинг.

– Ну, – грозно, как только может это сделать маленького роста человек, интеллигент в душе и добряк, – чего вы тут собрались?

Толпа начинала гудеть. Задние ряды увеличивали гул голосов и тесно обступали Ермолинского с трех сторон. Перед носом начальника цеха трепетали бумажки с начисленной зарплатой. Он брал из чьих-то рук шершавый серо-голубой листочек и начинал читать, шевеля губами. При этом толпа затихала.

– Чего не нравится-то, Шишкин? – прочтя фамилию вулканизаторщика, удивленно пожимал плечами начальник. – Три дня с прошлой получки прогулял?

– Ну… – протянул Шишкин.

– Баранки гну! – голос Ермолинского окреп. – Ты думал, тебе за то премию дадут и отгул за прогул? А? – Ермолинский подпрыгнул на месте и сравнялся с грудью Шишкина. Тот отпрянул. Толпа немного подалась назад.

– Все понял в своем листочке?

– Да понял, понял я… – недовольный Шишкин нырнул в толпу и исчез.

– А! Буханкин, и ты тут! Ты, Буханкин, забыл, как на прошлой неделе в вечернюю смену весело так алкоголем травился прямо под валками?! Ты думал, что я уже дома, чаи гоняю с женой. А я тут как тут нарисовался! И вместо покрышек ты, член бригады коммунистического труда, Буханкин А. П., мне тут «козликов» наварил! Было такое?! Отвечай!

– Ну, было! – Буханкин почесал в затылке.

Ермолинский подпрыгнул, чтобы дотянуться до самых ноздрей длинного Буханкина. Изловчившись, сделал кукиш из трех пальцев и ткнул Буханкину под нос:

– Вот тебе премия, а вот тебе зарплата! Ну, кому еще пояснить, за что денег мало нарисовали?! Тебе, Мухин?

– Нет, Сергей Николаевич, я знаю. Я все уже понял…

Мухин, до того больше всех шумевший, вдруг сник и попятился, ища просвет в толпе.

– Вот вам зарплата, – тряс кукишем Ермолинский, – а вот вам премия, – тыкал он свернутыми пальцами правой руки в виноватые рожи вулканизаторщиков.

– Боря! Телевизор! А ты чего молчишь? По закону, что у нас Трудовым кодексом называется, тебя за недельный прогул вообще гнать надо с завода!

– Я, Сергей Николаевич, на свадьбе гулял. – Высокий, с крупными чертами лица и плутовской насмешкой в хитроватых глазах, Боря вел себя так естественно, что трудно было на него сердиться.

– Смотри, как интересно! Да в ваших перекопских каморах каженный день гуляют! То свадьбы, то разводы! Кино и немцы, а не жизнь!

– Вот, Сергей Николаевич, я и попал в такую черную полосу. – Боря Телевизор говорил спокойно, с достоинством рабочего человека, который работает так, как ему платят.

Толпа поредела, и те, кто стоял близко к начальнику, остались без поддержки задних рядов.

Я смотрела на Ермолинского и чувствовала, как в душе у меня рождается уважение к этому простому, умному и бесстрашному человеку.

А Ермолинский с удивлением обнаружил свой кукиш, стыдливо убрал его в карман и взглянул на меня.

– Первый день у нас?

– Да. Первый.

– Ну, давай, привыкай.

– Страшно тут у вас.

– Ничего, обуркаешься. Народ у нас взрывной, но неопасный. Иди работай.

Я пошла в свой отсек. И, улыбаясь, думала, что сила начальника должна быть не в лукавстве, а в чем-то другом. В простецкой правде, что ли?

Продолжение следует.

Справка «СК»

Ирина Алексеевна Грицук родилась в 1939 году. Окончила десятилетку, работала на железной дороге сначала проводником, после учебы в Саратове – мастером-кондитером. Вернувшись в Ярославль, Ирина поступила в педагогический институт и продолжала трудиться. Пионерка, комсомолка, она пополнила ряды членов КПСС. На заводе «Свободный труд» она уже секретарь комитета комсомола, начальник смены, член парткома завода. В результате конфликта ушла с завода, демонстративно оставив партбилет. Далее был шинный завод и работа балансировщиком шин в цехе вулканизации. Была восстановлена в КПСС по рекомендации Федора Ивановича Лощенкова, первого секретаря обкома КПСС. И сама же отказалась от предложений работы по партийной линии. Перед комиссией прямо заявила: «Я строю свою жизнь сама».