Начальник «Бухенвальда»

Рассказ-быль

Ирина ГРИЦУК.

Продолжение. Начало в №5, 7, 10, 12

Поджог

«Не все так хреново на этом свете», – думала я, глядя, как собирают на нашем участке импортную балансировочную линию.

– Ну, теперь держись, бабы, или сократят нас наполовину, или конвейер запустят так, что у задницы кругло будет, – с любопытством разглядывая технику и монтажников в немецких костюмах-комбинезонах, предрекала Клавка с Перекопа.

– Да уж, норму прибавят, это факт, – ворчали бабенки.

Когда заработала линия и посыпались с конвейера отбалансированные автоматом шины, уже не мелованные в месте дисбаланса, а помеченные красным кружочком импортной красной краской, никого не сократили, потому как откатывать готовые шины немецкое чудо за нас не будет. Правда, норму хорошо прибавили. Но человек ко всему привыкает, приспосабливается, приноравливается. Приспособились и мы. К нам водили прессу, показывали чудо немецкой техники, и мы позировали как кинозвезды.

Ровно в одиннадцать часов приходил наладчик и останавливал линию, чтобы отпустить нас на обед.

В тот день наладчик задержался, а покрышки валились и валились с ленты конвейера. Муза Сергеевна крикнула Кате, чтобы она бросала свою вредную работу и шла в столовую занимать очередь для нашей бригады, мы, мол, подойдем попозже.

Катя, мелко тряся головой, ушла, а мы все еще работали, замечая, что покрышки стали реже тянуться по ленте. Это означало, что там, где их загружают, тоже пошли на обед.

И вдруг одна из наших бабенок как закричит:

– Девки! Горим! – и показывает на конторку, где, переливаясь всеми оттенками оранжевого цвета, полыхает огонь.

– Бежим вниз! – завизжала Клавка с Перекопа. – Сгинем все! Сгорим! Бабы, атас! – и бросилась бежать вниз по лестнице.

Совсем не думая о том, что там, где разливался пожар, стоят бидоны с бензином, я бросилась в конторку к телефону. Окно было открыто. На полу тлела толстая палка, обмотанная тряпьем. Муза Сергеевна следом бросилась к окну и быстро захлопнула его, она-то знала правила противопожарной безопасности.

Я накручивала диск телефона 01. Взгляд бригадира задержался на чем-то. Внизу под окном был навес, запорошенный снегом, а по снегу тянулась цепочка следов от угла навеса к окну. Самое главное, что увидела Муза Сергеевна, – ботинок Бори Телевизора. Тот, без шнурка, что все время сваливался с ноги Бориной и бежал вперед. Он и тут, видимо, свалился с ноги, когда его хозяин спрыгивал с навеса в сугроб.

На том конце провода женщина все расспрашивала, где горит, в каком цехе, на каком участке, на каком этаже, а потом долго не могла записать мою фамилию. Все переспрашивала и переспрашивала. Я увидела, как в каморку сбегались бабенки, на ходу срывая с себя тяжелые, пропитанные сажей и тальком фартуки. Они накрывали ими огонь, который начал было расползаться по полкам и стенам. Женщины били его тряпьем и прижимали руками, не давая огню пищи, а другие сбивали его со стен.

Когда прибежали пожарные в касках и с брандспойтом, от пожара остались вонючий дым и гарь обожженных полок и стен.

– Ну, вы тут дорабатывайте, а мы в столовую пошли, – сказала Муза Сергеевна пожарным, – там Катя нам очередь держит. Пошли, подруги!

Всегда добродушный Епишкин вдруг прикрикнул каким-то незнакомым командирским голосом:

– Стоять! Никто никуда не уходит! В столовую они пошли!..

Сергей Николаевич Ермолинский молча смотрел на нас.

То ли удивленно, то ли восхищенно.

– Епишкин, ты вот что. Ты, Епишкин, девчонок не держи. Дай им поесть. Вон какую работу они сотворили. Без воды… без мужиков… Идите, девчонки, идите, обедайте. А мы тут разбираться будем, – поднимая обгоревший факел, уже строго произнес наш начальник.

Борин ботинок

Пока мы обедали, пожарная комиссия обследовала участок, в том числе и навес под окном конторки. Конечно, ботинок Бори Телевизора нашли, следы на снегу совпадали со следами ботинка. А это уже улика.

Муза Сергеевна больше не улыбалась, а все как-то хмурилась и рассеянно командовала нами. Да мы-то понимали, что она Борю жалеет. В душе у каждой из нас поселилось нехорошее чувство: гори он синим пламенем, этот завод, где работа тягловая, где оплата мизерная, где на пенсию отпускают отравленных парами бензина женщин в сорок пять лет, потому что дальше болезнь быстро прогрессирует… Одним словом – Бухенвальд. А с другой стороны, нет ничего крепче и сплоченнее рабочего коллектива, где молча помогают друг другу, где задарма выручают и советом, и делом, и скромной рабочей деньгой. И главное, никто не ждет благодарности за это. Рабочая семья – так можно назвать отношения в здоровой бригаде. Борю всем было жалко, потому что никто не верил, что поджог мог совершить он.

Только я почему-то сомневалась в его невиновности. Дело в том, что с работы и на работу мы с Борей всегда ездили в одном автобусе. Только он садился на Перекопе, в начале маршрута, поэтому сидел с комфортом где-нибудь у окошечка, а я заходила в автобус в середине маршрута и стояла на задней площадке, где было так тесно, что можно выдохнуть из себя воздух, а вдохнуть уже не получалось. И вот так, тесно прижатые друг к другу, мы ехали на завод делать норму и строить свое «светлое будущее».

В тот день, когда произошел пожар, нас отпустили с завода позднее обычного – допрашивали, допрашивали и еще передопрашивали.

Я ехала домой в почти пустом автобусе, потому что одна смена уже уехала, другой было еще рано на работу.

Подъезжая к дому, я увидела Борю Телевизора, который входил в автобус почему-то не у завода, а на моей остановке. Значит, пока нас допрашивали, он куда-то улизнул, где-то побывал? Странно… Эта мысль не выходила из головы все время, пока велось расследование.

Продолжение следует