Уединенные пошехонцы

Туда не ходят автобусы и редко ступает нога человека, зато бродят дикие звери и растет дремучий лес – корреспонденты «ЯР» добрались до двух заброшенных селений и зашли в гости к их последним жителям

– До Волокова как добраться, не подскажете? Далеко еще? – от Пошехонья едем уже минут 40, нужных указателей все нет и нет, и мы с пристрастием «пытаем» продавца придорожного магазина Клаву.

– Так не живут там давно, только баба Люся осталась… Да не переживайте, мимо не проедете: по левую руку смотрите, как увидите на дереве пакет красный, тормозите. Дальше пешком, – так и не поняв, что нам понадобилось в эдакой глухомани, Клава честно выложила всю имевшуюся информацию.

Затерянная деревня

И не обманула: еще минут через пятнадцать езды из окна «уазика» мы наконец-то приметили странный и весьма ненадежный ориентир – привязанный к дереву, трепещущий на ветру пакет. Как и было велено, машину оставляем на дороге, сами отправляемся прямиком в лес, в сугробы. И вот через полтора километра деревья расступились, показались треугольники крыш. Издалека еще можно представить, что это обычная деревня. Но с каждым шагом все отчетливей становится видно: она «мертвая». Окна чернеют пустотой, не идет дым из печных труб, повсюду, в том числе вдоль главной улицы, ровный, не тронутый следами слой снега. И еще тишина. Ни тебе чьих-то голосов, ни лая собак – полнейшее безмолвие, только деревья шумят.

Найти среди этого запустения дом бабы Люси оказалось несложно. Недолгие объяснения, знакомство, и вот мы уже у нее в гостях.

– Не страшно вам здесь одной?

– А кого бояться? Некого. Вся деревня моя, – с невозмутимым спокойствием улыбается Людмила Чистякова, разливая чай. – По ночам, правда, бывает, волки близко приходят. А уж как воют! До самого рассвета. Но я ведь в доме, что мне сделается. И под их вой засыпаю нормально, привыкла давно.

Людмила Александровна родилась в соседней деревне, что в полутора километрах отсюда. Говорит, что сегодня уже и место не найти, где стоял дом, в котором они с мамой и братом пережили войну, к воротам которого в августе 45-го пришел отец, худой, обросший, после трехлетнего немецкого плена, и подхватил ее, семилетнюю Люду на руки.

В Волокове, куда Людмила переехала с мужем, началась ее взрослая жизнь. Здесь прошла молодость, выросли трое сыновей. Глядя на пустынную улицу, покосившиеся стены домов, она до сих пор с легкостью представляет, каким было это место, когда здесь кипела жизнь. А в шуме ветра нет-нет, да и послышится веселый звон знакомых голосов.

– Домов пятнадцать стояло, молодежи много было. И ребятишек в каждой семье по трое, четверо. Вокруг все гремело, шум, гам. То соседка с мужем перекрикивается, то кого-то на ферму зовут, на соседнем дворе мальчишек кличут обедать. А сейчас тихо. Уж много лет тишина. Ну а что, мне даже нравится! – неожиданно весело добавляет Людмила Чистякова.

На той самой ферме, от которой нынче и следа не осталось, когда-то работали большинство волоковчан.

– Мы телят обряжали, кормили, поили. Их сто голов было, – рассказывает Чистякова, – а еще 400 овец. Иной раз сижу, вспоминаю, как лен всей деревней сеяли да дергали. А дома ведь еще хозяйство – огород, коровы, лошади… Последняя гнедая у меня в прошлом году умерла.

Близлежащие места, как и Волоково, постигла все та же судьба современной русской деревни.

– На Новый год, помню, в Берендяки бегали в клуб – тут недалеко, метров семьсот, – ностальгирует баба Люся. – Там тоже почти никого не осталось, все развалилось, а ведь когда-то четыре улицы было, школа в две смены работала.

Волоково же пустело год за годом, и вот однажды, лет 15 тому назад, Людмила Александровна поняла, что осталась одна во всей деревне. Муж к тому времени умер, сыновья разъехались – двое в Пошехонье, один в Ярославль. Сейчас в Волоково народ, как говорится, и волоком не затащишь. А бабу Люсю, напротив, ни за какие коврижки не вытащишь.

– Дети постоянно к себе зовут: мол, давай, мама, в город, сколько можно. Но я ни в какую, – решительно заявляет Людмила Чистякова. – Мне здесь хорошо, честное слово.

Забытым Богом и местными властями это место все-таки не назовешь: имеется фонарь, аккурат напротив окон бабы Люси. Почтальон исправно, когда пешком, когда на лыжах, привозит пенсию и газеты. Врача теоретически тоже вызвать можно, но Чистякова к этой возможности прибегает в крайних случаях.

Летом у бабы Люси появляются соседки: еще в два ближних дома родственники привозят старушек. Остальные строения медленно гниют, стоят с разрушенной крышей, проваленным полом. Скоро они, как и большинство их прежних соседей, уступят свое место кустам и деревьям: природа беспрепятственно забирает назад отобранное когда-то человеком пространство.

Сыновья маму навещают регулярно, но есть у бабы Люси и еще один помощник.

– Ко мне однажды пришел переночевать охотник Сережа, знакомый сына. Так уже несколько лет и «ночует», – смеется Людмила Александровна. – Приезжает когда на неделю, когда на две. В прошлом году даже на медведя ходил. На «Буране» зимой мне дорогу до большака расчищает, оставляет двух своих собак в качестве охранников ну и, конечно, продукты привозит.

В остальное время баба Люся идет полтора километра до трассы и поджидает там автолавку. Волоковскую отшельницу знают и, если надо, подождут.

– Только уж намного в автолавке дороже, чем в обычном магазине, – жалуется Людмила Александровна на частности, но в целом своей уединенной жизнью вполне довольна.

Уверяет, что даже скука ей здесь не докучает. По стародавней привычке подъем в шесть утра, потом печку затопить надо, обед приготовить. Днем на прогулку. Все по той же главной и единственной сегодня улице, мимо домов давно ушедших друзей.

– Вот здесь Зина Кустова с сыном жили, а в том доме, видите, покосился уже, – Аня и Маша Веселовы, – поскрипывая валенками по снегу, баба Люся бодро ведет рассказ о давно минувших днях. – А еще заводила у нас была Дуня Косточкина. Ее дом вон на том пригорке стоял. Сколько мы гуляли вместе, в гости друг к другу бегали!

Как ни странно, но воспоминания не навевают грусть на последнюю жительницу затерявшейся в лесу деревни. В своей жизни она видит естественный ход вещей и сегодня ценит больше всего то, что ее окружает в избытке, – тишину и спокойствие. Если бы ей когда-нибудь довелось пообщаться с Ириной Смирновой, что живет в другой стороне Пошехонского района в деревне Торобово, то они наверняка бы нашли много общих тем. Та тоже выбрала для себя жизнь вдали от других людей и вблизи природных красот. С тем лишь отличием, что своеобразное «отшельничество» приносит Смирновой еще и неплохой доход.

Вечера на хуторе

– Гена! Гена! Да где ж тебя носит? Началось! – в сердцах кричит мужу Ирина Борисовна, то выбегая из коровника, то забегая обратно. – Лиза родила!

Геннадий Анатольевич спешит через двор, стараясь при этом держать равновесие и не расплескать ведро с теплой водой. Туда он только что положил килограмм сахарного песка – для коровы, чтобы после родов окрепла. Но сначала нужно аккуратно перенести новорожденного, который уже пытается подняться на непослушные ноги, в отдельный загон.

– Вот тут для тебя перинка из сена, – ласково успокаивает теленка хозяйка фермы. – Как же мы тебя назовем? Яша был, Кеша тоже… Будешь Степой!

Теперь в ведении Ирины Борисовны шесть телят. К ним прилагаются еще восемь коров и четыре поросенка. Ирина и Геннадий вместе со всем своим беспокойным хозяйством поселились в деревне Торобово, когда тут еще было полным-полно жителей, а их ныне собственный дом принадлежал колхозу. Сегодня соседи у них появляются только летом – в два соседних дома у кромки леса приезжают дачники. Все остальное время Смирнова и Перевозчиков коротают на своем хуторе в одиночестве. И очень этому рады.

– Даже не знаю, что такое нужно мне предложить, чтобы я свой хутор на город променяла, – заявляет Ирина. – Неужели я пойду в то же Пошехонье работать за 4 тысячи, когда у меня тут все свое, полная независимость.

Прежде чем зажить той жизнью, о которой мечтала, Смирнова работала и дояркой, и телятницей, и бригадиром в колхозе. Двух детей приходилось поднимать практически в одиночку.

– Муж у меня был отрицательный, намучалась я с ним, – признается Ирина. – Но вот в 98-м году Боженька мне Гену послал. О таком счастье я уже и не мечтала. Сейчас как за каменной стеной.

Когда колхоз развалился, ферму закрыли, муж с женой пробовали работать на частников, но нарывались то на их недобросовестность, то на откровенный обман.

– В 2007 году я сказала: все, хватит! Будем своим чем-то заниматься, – рассказывает Смирнова. – Взяли кредит 426 тысяч рублей, купили тракторенок, косилку и доильную установку.

И все бы хорошо, только добраться из Торобова до Большой земли молоко продавать очень проблематично. Особенно в распутицу или снежную зиму. До ближайшего села Никольского около 3 километров. Этот участок время от времени и становится непроходимым.

– С дорожниками приходится воевать, – вздыхает Ирина Борисовна. – Я им говорю все время: чистите ведь до Никольского дорогу, разгребите и до Торобова. Вспомните, что тут тоже люди живут!

Бывает, постоянные покупатели звонят: мол, ну где же вы со своим молоком? А фермеры им: «Ничего не можем поделать, сугробы!». Если заметет не очень сильно, то к трактору можно привязать старенький «Москвич» и таким ходом добраться до цивилизации. Ну а в остальном Ирина и Геннадий от жизни на своем уединенном хуторе просто в восторге.

– Тут такое раздолье! Хоть голышом бегай, – смеется Смирнова. – Работать, конечно, много приходится. Но нам это в радость.

Радость начинается уже в 4 утра. Хозяйка встает пораньше, чтобы затопить печку, – газом их семейство не пользуется принципиально. Говорят, щи да каша, приготовленные на печи, вне всякой конкуренции. Но в первую очередь нужно накормить не себя, а живность: на печи греют несколько баков с водой, заваривают кашу коровам и поросятам. Потом то же самое второй раз, чтобы на всех хватило. Шесть утра – пора доить коров, процеживать молоко. Потом везти его в город. Вернулись – опять доить, готовить, прибирать. А в восемь вечера – в постель без задних ног. Казалось бы, весь день как белка в колесе, а Смирновой все мало. Она на себя взяла еще и заботу о… семействе лосей.

– В одну из зим мы заметили, что они вокруг бродят. Ну, думаю, голодные. И стала их подкармливать, – гордо улыбается хозяйка. – С тех пор они поселились здесь неподалеку, метрах в двухстах. И постоянно к нам во двор к кормушке наведываются, а в загоне лежат, отдыхают. Мы даже собак приучили не лаять – это свои.

В своих фермерских заботах Смирнова и Перевозчиков находят столько же радости, сколько Людмила Чистякова в тиши и спокойствии. Объединяет их необычный выбор, что они предпочли то, от чего другие отказались. Остались там, откуда остальные ушли в поисках городской мечты. Они, как никто, знают: порой, чтобы найти свое счастье, нужно просто перестать думать как все.