Военные истории

– Ну, что я могу рассказать? Я же не полковник, я рядовой, подвигов не совершал, – хмурится Михаил Петрович Кузьмин, ветеран Великой Отечественной войны, счастливый отец и дед.
То, что подростком Миша Кузьмин спасал свою большую семью от голода, что пережил две войны подряд с Германией и Японией, он подвигами не считает. Это его жизнь и жизнь страны, а как иначе?
За глюкозой
В 1941 году Миша Кузьмин пошел в восьмой класс, ему исполнилось 15 лет. Мать нянчилась с тремя его младшими братьями и совсем еще грудной сестренкой, отец работал на заводе. В первые месяцы войны Миша еще ходил в школу, но в конце осени стало уже не до учебы.
– 6 ноября Ярославль бомбили, а уже утром 7-го по всему городу были разбросаны фашистские листовки с надписями: «Это были цветочки, дальше будут ягодки», – вспоминает Михаил Петрович. – Мать моя испугалась, быстро собрала детей и уехала с ними в Бурмакино, а потом еще дальше – в Кувакино, там и жили до марта.
Пока отец работал на заводе, Миша бегал по городу от очереди к очереди с продовольственными карточками: крупа, хлеб, глюкоза. А на следующий день грузил все это в санки и отправлялся кормить семью за 40 километров. Пешком. Когда трактор подвезет, когда лошадка. Так к ночи и добирался. А с утра обратно.
– Тяжело было по снегу идти. Иной раз запнусь, упаду, санки перевернутся, так и разревусь от обиды, от усталости, – признается Кузьмин. – Покидаю все в санки обратно и дальше шагаю. И что меня удивляет, ведь ничего тогда не отбирали по дороге! А ведь могли: времена голодные были. Это сейчас на каждом столе и хлеб, и масло, и сахар настоящий, шурум-бурум всякий, а по улицам ходить страшно.
15 тысяч ножей
В марте мать с ребятами вернулись в город. А в сентябре Миша поступил в ремесленное училище. Заявление не подавал, прислали повестку явиться и назначили слесарем-лекальщиком. Училище тогда работало на военное производство: литейщики лили мины, токари делали на них резьбу, инструментальщики штамповали стабилизаторы.
– Как-то нам дали заказ на изготовление пятнадцати тысяч десантных ножей, обоюдоострых, польского образца, – вспоминает Михаил Петрович. – Сделал за смену нож, тебе дадут 600 граммов хлеба, первое, второе и третье. А если два – еще 200 граммов хлеба сверху и полный обед.
Учеба у нас в три дня заканчивалась, а мы до последнего трамвая оставались. Каждый нож делали втроем, в конце смены аккурат по два ножа на нос и выходило. Дополнительный паек, конечно, домой относили.
Побег на фронт
1943 год Кузьмин встретил в армии. Служил в разведчасти в поселке Гайворон на Дальнем Востоке.
– Жили в землянках, – рассказывает он. – Подстилки тростником набивали и спали по двое – одна шинель на ноги, другая на тело. Гимнастерки и шинели нам, видимо, из госпиталей привозили. Там что-то обгорелое, что-то пробитое было. Мне досталась кавалерийская шинель, так в ней и ходил.
Бойцы строили оборонительные сооружения на границе с Китаем и занимались военной подготовкой. И, конечно, рвались в бой. Однажды несколько «стариков» сбежали на фронт. Им удалось отъехать километров на двести, но с поезда их все-таки сняли. Беглецам дали по десять суток гауптвахты, разжаловали из сержантов в рядовые, и на этом самоволка закончилась. Мол, дисциплину в армии никто не отменял, даже ради высоких порывов.
Невезучий Ильин
Служил вместе с Кузьминым чуваш по фамилии Ильин. Вот уж не везло человеку! Нужно было на учениях врага изображать, ему пилотку как кляп в рот засунули, а там чьи-то нитки с иголкой оказались. Речку надо было переплывать с конем, а он плавать не умел. Но в воду бросился – самого еле спасли, и коня чуть не утопил. Однажды Ильина часовым поставили. Через какое-то время раздался истошный крик: «Караул!» – всю часть взбаламутил. Оказалось, боец из любопытства засунул руку в звериную нору, а там енот – вцепился в пальцы и не отпускает. Зверька, чтоб отцепился, закололи, а часовому – наряд вне очереди.
– Как-то в октябре приехала инспекторская проверка, – продолжает Кузьмин. – После кросса и марш-броска у нас были стрельбы и метание гранаты из окопа. Дошла до Ильина очередь. Он замахнулся и рукой о стенку окопа ударился, граната у него из рук и выпала под ноги. Хорошо, что инспектор тут же заметил, за шкирку его схватил и вытащил из окопа, граната как рванет, только отскочить успели! Инспектор из грязищи встал, поставил нам двойки по всем дисциплинам и уехал.
Дама для танцев
– Был у нас еще такой старшина Щеголев. Вот уж кто умел настроить солдат на веселый лад в мгновение ока! На всех инструментах играл, нас в хор собрал – тех, кто поспособнее, и вообще самодеятельность организовал, – улыбается Кузьмин.
И рассказывает, как однажды на концерте в части старшина Щеголев сделал из тряпок большую куклу: косы из льна, рот до ушей. Привязал ее ноги к своим и пустился вальсировать. Солдаты падали со смеху, ликовали, и это был самый радостный концерт в их жизни, потому что проходил он 9 мая 1945 года.
Правда, мирная жизнь для Кузьмина началась еще нескоро. Впереди у него была война с Японией, когда ему пришлось и работать с секретными документами, и участвовать в разведывательной операции, о которой он молчит до сих пор, дав подписку о неразглашении.
– Ничего хорошего в этой войне не было. Ничего интересного, – заканчивает Михаил Петрович свой рассказ.
И все пытается найти свою фотографию, для которой он, еще призывник, попросил фуражку и шинель у офицера. Но карточка затерялась в каком-то из старых альбомов. Зато на книжных полках стоят другие фотографии – семейный портрет с красавицей женой, свадьба дочери, выпускной внука, уехавшего в Америку, – совсем другая, счастливая жизнь.
Тамара ШАРОВА