Кто завёз в Волгу медуз и креветок: под Ярославлем учёные открывают подводные тайны планеты

Алексей Сажнев, тот самый учёный, открывший новый вид жука и назвавший его в честь Егора Летова, вообще-то не очень похож на научного сотрудника. Такого, каких мы видим в фильмах. Он бородатый, в бейсболке и свободной рубашке — такой обычный с виду паренёк. Но чтобы представить себе работу Института биологии внутренних вод в Борке Ярославской области, где он работает, в голове надо рисовать картинки не из современного кино. Это скорее фильм «Чародеи». Сотрудники говорят, что братья Стругацкие приезжали сюда, и институт вполне может быть прототипом того самого НИИЧАВО.

Здесь деревянные ящички, застеклённые шкафы, окна в пол, деревянные кресла и наивные занавески с лёгким тюлем. На старых советских шкафах, в которых хранятся образцы различных сложновыговариваемых материалов, выловленных из рек и озёр, канцелярский скотч вместо замков. В коридоры, утыканные кадками с цветами, проникает свежий лесной воздух. Тут же стоят дисковые телефоны, а над ними на стенах — внутренние номера отделов и сотрудников на пожелтевших листочках. Повсюду — советские плакаты о трудолюбии, чистоте и ответственности. На всех институтских зданиях снаружи через трафарет написаны инвентарные номера.

Институт находится в четырёх часах езды на машине от Ярославля. Ехать долго не только из-за расстояния. На пути — километры разбитых дорог и паромная переправа через Волгу. Странное ощущение — ты и в научном центре, и в заповеднике одновременно. И в этом «санатории», живущем вдали от нашей бесконечной суеты, учёные делают открытия планетарного масштаба: добираются до дна рек, изучают воду, её обитателей и даже экзотических гостей — медуз и креветок. Да, такие тоже у нас водятся, но в качестве вселенцев и крайне недолго.

Сейчас большинство сотрудников — в экспедициях. Институт замер. Не во всех коридорах горит свет. Но в некоторых кабинетах, склонившись над микроскопами, сидят сотрудники — те, кто остался.

На работу — вместе с медведями

Здесь все живут рядышком. Для сотрудников института построено большое общежитие, для профессоров — отдельные домики. До работы все ходят пешком или ездят на велосипеде.

— У вас из корпуса к корпусу через лес идти нужно. Там заросли, пруд. Змеи водятся? — спросил я, топая за Алексеем по узкой тропке, на которую ветром повалило хлипкие ветки с деревьев.

— Да, и ужики, и гадюки бывают. Тут много всех водится. Лисы попадаются и даже мишки. Правда, увидеть медведя — редкость, но бывают. Единственные, кого здесь можно не бояться, — это клещи. Территория обработана.

Справка

В Институте биологии внутренних вод в Борке решают проблемы биологического круговорота веществ, генетики и иммунологии рыб, биологии, морфологии и систематики живущих в водоёме бактерий, грибов, водорослей, беспозвоночных животных, рыб, высшей водной растительности. Всесторонне изучаются условия существования, состав и жизнедеятельность многочисленных обитателей рек, озёр и водохранилищ. Основой для этих исследований служат более чем сорокалетние наблюдения за развитием и функционированием водохранилищ Волги, материалы полевых сборов и экспедиций, проводимых в России и за рубежом. В научных подразделениях института трудятся более 182 научных сотрудников, в том числе 24 доктора и кандидата наук. Активно работает аспирантура. История института ведёт своё начало с 1932 года.

Креветки и пираньи в Волге

В институте — семь корпусов, в которых работают ихтиологи, микробиологи, экологи, гидрологи, химики, генетики, биохимики и другие. У берега пришвартовано собственное судно, на котором исследователи выходят в Волгу и Рыбинское водохранилище для исследования воды, дна, рыб, водорослей и микроорганизмов. Большая часть лабораторий и других помещений закрыты.

— Зимой здесь будет кипеть жизнь, когда люди вернутся из экспедиций и займутся лабораторными исследованиями, — говорят в институте.

Мы смогли увидеть ихтиологический корпус и заглянуть в лабораторию биологии водных животных. В ихтиологическом, как ни странно, сухо — сейчас в изогнутых бассейнах, выложенных белым кафелем, нет воды.

— Нет надобности держать их наполненными, — объясняют научные сотрудники. — Ведь экспериментов сейчас не ставится.

По коридорам, выстеленным линолеумом, пробираемся на второй этаж корпуса, где находится лаборатория биологии и систематики водных животных — на входе встречает портрет Высоцкого (может, и знаменитому барду посчастливится дать своё имя новому жуку).

— В основном все — в полях по всему миру: на реках, на озёрах, на болотах, — рассказывает Алексей Сажнев. — Болота в этом году — отдельная тема, мы сейчас их изучаем по гранту — на севере планеты и на юге. В частности, сейчас коллеги трудятся на Кавказе и на Северо-Западе России: в Вологодской и Ленинградской областях, до этого работали в Чили. И это только одно из направлений работы. Также сейчас будем работать в Монголии, Вьетнаме, Эфиопии. И в наших краях на Волге — по всем каскадам водохранилища.

«Становится только хуже»

В кабинете у Алексея тоже идёт исследование. На полках стоят ёмкости (эклекторы) со сфагновыми мхами, обитателей которых изучает учёный. Некоторые укрыты пакетами, как закрывают на тарелке пирожки, чтобы не заветрились. Кто знает, какая гадость обитает в болотах или на дне наших рек... Впрочем, найти можно совсем неожиданное.

— Как-то наши сотрудники нашли в Волге медуз — это был «завоз». Бывает, что с Каспия, с Чёрного моря попадают. Например, корабль где-то набрал балластные воды и прибыл сюда.

— Я уже передумал купаться летом, спасибо.

— Да тут вопрос, приживутся ли они здесь. Некоторые виды выживают, вытесняя аборигенных жителей, или живут совместно с ними. Но чаще — это явление временное, как и с медузами. Они попались в определённый сезон, а потом пропали. Ещё в Волге находили креветок, пираний. Но это тоже были случайные элементы — они тоже не прижились. Речь идёт не только о Ярославской области — мы исследуем реку и ниже: Кострома, Казань, Самара, Астрахань.

— Стало спокойнее. Но в целом — как у нас дела с экологией?

— Лучше точно не становится — экологическая обстановка достаточно сложная. И становится только хуже. Взять только всплески цветения Волги. В основном это цианобактерии, которые негативно влияют на живущие в реках организмы, выделяя токсины. Мы ещё в прошлом веке потеряли крупную популяцию осетровых рыб, которым из-за строительства ГЭС стало негде нереститься. Сейчас рассматривается вопрос о строительстве целлюлозно-бумажного комбината — это тоже может стать огромным ударом для Волги.

— Много разговоров в этом году и о том, что в Волге мало воды. Это тоже сильный удар по экологии?

— Конечно, сильный. Рыбы же нерестятся по большей части в зарослях. А тут получается, что они икру отметали, а вода ушла — всё сохнет. Популяция многих видов рыб значительно подрывается. Плюс ещё и браконьеры. Пока даже сложно оценить последствия, посмотрим, что будет к осени.

Вперёд в прошлое

Борок — небольшой очень зелёный посёлок. Всё здесь укутано зеленью, над акациями жужжат шмели, а там, где деревья погуще, огромными стаями летают комары. И кусаются как-то уже по-северному — помощнее, чем в самом Ярославле. И пока учёные двигают планету вперёд, от них самих блага цивилизации откатываются назад.

— Развлечений здесь особых нет: только Дом культуры, спортивная площадка и лавочки у памятника. Вот и весь досуг. Даже больницу закрыли — скорая ездит за 30 километров из Некоуза, — говорят местные. — Были даже случаи, когда медики не успевали доехать...

Работают здесь в основном приезжие. Молодёжь в Борке не сильно задерживается. Есть, правда, и те, кто родился здесь и продолжил заниматься делом своих родителей. Но таких по пальцам пересчитать можно. Иностранцы сюда заезжают только для обмена опытом. В основном, конечно, наши хотят попасть туда, а не они к нам.

— Для процветания институту не хватает инфраструктуры, — вздыхает Алексей. — Неплохо было бы даже, если бы вернуться к тому, что было раньше. Ну и финансирования и обновления оборудования. Но в этом направлении есть сдвиги, хоть пока и небольшие.

— Ну, может, платят хорошо?

— Да как везде. Зависит от того, как человек работает. Самый главный критерий у нас — это публикационная активность, количество и качество научных статей. Если человек активно работает, то за счёт премий получается достаточно неплохо. А голый оклад — не очень. Скажем так: лентяи живут не очень обеспеченно. Были времена и такие, что людям приходилось держать куриц на балконе, чтобы была еда. Зарплат не было, но люди всё равно каждый день ходили на работу. Сейчас, конечно, всё лучше.

Фото Александры Савельевой и текст предоставлены ООО «Сеть городских порталов»