Я сердце оставил в финских горах...

Мечта о Ландохе
Друзья рассказали, как прошлым летом съездили в Карелию. Там в посёлке со звучным именем Лахденпохья дают напрокат лодки. Названия местечка можно не пугаться - местный народ зовёт его по-пролетарски - Ландоха. Да и русские названия не благозвучнее финских (скажем, Сясьстрой) - привыкаешь быстро. К сожалению, прокат лодки стоит полтысячи в сутки. Если идти компанией в складчину - терпимо, а своей семьёй - накладно. Но и отказаться от мечты - никак. Ведь стоит Ландоха на берегу Ладожского озера, кругом синие фьорды, поросшие белым мхом и соснами каменные острова. От одного слова «фьорд» мной овладело беспокойство, охота к перемене мест... Я выпросил у друзей байдарку «Щука» и пошёл в кассу.
Рельсы бы делать из этих людей!
Самое трудное, опасное и изматывающее в жизни путешественника на Север не шторм, не дождь, не сырые дрова и не голодные комары. Все эти трудности и неудобства меркнут перед ненавязчивым сервисом железной дороги.
Система проста: не продавать дешёвых плацкартных билетов! Почувствуйте разницу: плацкарта до Питера стоит около восьмисот рублей, а купе - 2900! В Питере, Москве у касс жаждущие толпы, над которыми, как буревестник, реет клич: дайте плацкарту! И ответ: нет, берите купе, берите СВ! Взяв ярославского кассира измором, всё-таки удалось купить нормальный билет на Питер... но от Нерехты, переплатив по восемьдесят целковых. Характерная деталь - вагон шёл полупустой. Все прицепные ярославские вагоны были строго купейными.
Из принципа возвращались через Москву на сидячих местах, но всё-таки уложились всей семьёй из трёх человек в семь тысяч туда и обратно (а не только «туда», как предлагала железная дорога). И ведь каким упорством пытались вытрясти наш тощий кошелёк! Дело дошло до «возьмите боковую верх­нюю полку с горячим питанием». Но мы не взяли. Поэтому не обижались даже на питер­ских охранников, ежечасно будивших застрявших на вокзале людей и настырно напоминавших о том, что спать надо в платных комнатах отдыха. Туалет за семнадцать рублей тоже казался мелочью.
О Питер, Питер, город великих понтов! На вокзале диктор объявляет: «Поезд такой-то находится у такой-то платформы. Нумерация вагонов начинается от Петербурга». Надо понимать - от центра Вселенной... Над головой кричит реклама: «Бордюр или поребрик? Ларёк или палатка? Подъезд или парадное? Две столицы - два взгляда!» Город красив, Невский чист, выкрашен и оштукатурен, Медный всадник отчищен от зелени. Порой можно даже услышать фирменное питерское обращение «сударь». Идиллия. Только лица у прохожих ужасно угрюмые. Такие безнадёжно-озабоченные, что делается не по себе и хочется срочно уехать подальше в лес, в Ландоху.
Дядя Юра - пособник шпионов
В вожделенную Ландоху мы так и не попали. Уже купив билеты на электричку, узнали, что есть до Ландохи прямой автобус от Питера, но было поздно - кто ж пригородные билеты обратно примет, а денег-то не вагон. Пришлось двигаться «перекладными»: три часа до посёлка Кузнечное, дальше - пересадка. И в Кузнечном узнали, что ближайший поезд на Ландоху пойдёт лишь поздно вечером. Таксисты-«бомбилы» заломили столько, что дешевле было бы вернуться и отдохнуть на Багамах. До берега Ладоги в Кузнечном всего-то километров пять, но одним из членов нашей компании была девочка четырнадцати лет, а все рюкзаки не легче тридцати кило... Печаль развеял местный мужичок дядя Юра. Он не сторговался с таксистом и, похоже, был опечален невозможностью «обмыть» свежекупленный японский лодочный мотор. Громко возмущаясь жадностью «бомбил», он завязал беседу с бедными туристами. Туристы, то есть мы, честно поведали о своих проблемах. Дальше ехали вместе. Всю дорогу дядя Юра развлекал нас весёлыми байками о сгинувших в шторм туристах, насмерть разбившихся на местных скалах пьяницах и умерших от разрыва сердца на развалинах родных домов финнах-эмигрантах.
Перед станцией Хийтола в вагон вошли пограничники.
Правительство РФ отдало строгий приказ: свято хранить границы Родины. И 180-километровую приграничную зону тоже. Карельский парламент в порыве преданности объявил приграничной зоной почти всю Карелию. Теперь несчастные погранцы вынуждены болтаться по мирным электричкам и проверять документы. Год на год не приходится: иногда пассажиров, не имеющих карельской прописки, без разговоров ссаживают на первом полустанке, иногда отпускают с миром. Самое смешное, что проникнуть в погранзону водным путём от того же Кузнечного можно без всяких проблем. Да и пешком. Да и на попутке. Да и на автобусе.
Дядя Юра проявил истинно народное отношение к постановлениям правительства. Размахивая «местным» паспортом, он начал рассказывать стражам рубежей Родины о горячо любимых родственниках, приехавших к нему в кои-то веки за тридевять земель аж из самого далёкого Ярославля. Погранцы сделали строгие правоохранительные лица и ушли, не дослушав, кем именно я прихожусь дяде Юре по линии троюродной бабушки.
К полуночи старенькая дяди-Юрина «Нива» высадила нас на берег залива Найсмери. Пятьсот рублей привели доброго мужика в восторг, он явно рассчитывал на меньшее.
Феи на стоянке
Над Найсмери стояла белая, светлая как день, ночь. Собирая «Щуку» в прибрежных тростниках возле дурацких гаражей и сараев, мы думали: и кой чёрт нас понёс в эту глухомань? Но едва вышли в залив, как вопрос забылся сам собой. Мечта о Ландохе померкла: любой залив на западном побережье Ладоги так прекрасен, что нет смысла выбирать места. Скалы, сосны, мхи. Островов множество, и все разные. На одних, тех, что постарше, лес похож на тайгу. На других - деревья ещё не победили камень и растут редко, словно в королевском парке. Вода такая, что после неё самый лучший водопровод кажется канализацией. Вкус воздуха я описал бы, будь я поэтом не бездарнее хотя бы Тютчева, а так - и пытаться не стану. Во вселен­ской тишине, царящей над фьордами, даже звук простой рыбацкой моторки поначалу кажется кощунством, мерзким диссонансом. Позже привыкаешь - местные часто ходят «по рыбу», да и туристских стоянок на островах немало.
За людей стыдно - стоянки для приезжих чистые, аккуратные, а аборигены свинячат по полной программе, оставляя после себя кучи всякой дряни, но... загадить побережье, даже частично, не удаётся. Населения мало, островов много. А может быть, не липнет грязь к берегам Найсмери и потому, что места святые - кое-где на островах, видно, на месте монашеских скитов стоят деревянные кресты, Валаам недалеко.
Общая атмосфера такова, что (простите Бога ради, земляки!!!) не хотелось даже рыбу ловить. Абсолютно не хотелось выжидать добычу, снимать её с крючка, выбрасывать в кристальную воду потроха. На некоторых стоянках валялись брошенные щучьи черепа (немногим меньше моего собственного). Вечерами крупная рыба шумно плескалась, охотясь на мошкару. Но всё равно не рыбачилось.
Потому что если сесть на берегу и просто смотреть на фьорд, не испытываешь желания двигаться несколько часов. И становится яснее ясного, что совсем неважно, какую чушь придумают в Госдуме, сколько продлится кризис, как «вписаться» в рамки зарплаты или справиться со злыднем-соседом. Есть на свете более серьёзные и неизмеримо более ценные вещи: волны, небо, сосны.
А на второй стоянке жили феи, а может быть, эльфы или лешие. Фотоаппарат фиксировал невидимые глазу световые шары, ночами раздавались странные звуки, а на прощание неизвестно чья лапка шутки ради привязала к моему кеду верёвочку, которой абсолютно точно не было в нашем снаряжении. Никто не верит, но я не обижаюсь: что возьмёшь с горожан, вспоенных отборной хлоркой и вскормленных фирменными консервантами? Я и сам такой. К сожалению.
Озеро, которого нет
Никакого Ладожского озера не существует. Этот водоём в древности назывался море Нево, и название это правильное. Нево - не озеро, а пронзительной синевы море, как положено - до горизонта. Выйдя из фьордов на зеркальный тишайший простор, наш экипаж онемел и расслабился. Расплата ждать себя не заставила. Погода изменилась за пять минут. Никакого шторма - просто задул озёрный ветер, и поднялась слабенькая, по ладож­ским меркам, волна. Если бы мы шли на каркасной остроносой байдарке, не исключено, что возвращаться на берег пришлось бы вплавь. Благодаря плоскодонной резинке «Щуке» обошлось малой кровью - часом исступлённой гребли против ветра (до берега было метров пятьсот максимум) с лёгким перехлёстом волны через байдарку.
Никаких чувств к Ладоге-Нево кроме восхищения и благодарности не испытывалось ни до, ни после, ни во время этого маленького приключения, и не надо лишних слов. Мы вернулись на материк через Куркиёкский залив.
Крест на обелиске
Русский посёлок Куркиёки вызывающе беден.
- Где у вас можно снять деньги с карточки?
- В Ландохе.
Автобус ходит раз в два дня. Мальчишки вьются вокруг приезжих, пытаясь выпросить денежку под несуществующий «день рождения».
А на кладбище - мемориал павших героев. Стоп! Почему над гранитной плитой крест, а не звезда? Лишь подойдя поближе, видишь надпись: «Здесь покоятся 28 финских воинов, павших за право и Отчизну». Других памятников в Куркиёки нет, кроме готического столба в честь шестисотлетия этого бедного посёлочка.
Иосиф Виссарионович перед войной выселил из этих мест всех финнов, по доброте душевной выделив каждому по товарному вагону - мол, увозите, что хотите, но духу вашего чтоб в 24 часа не было! Говорят, финская экспансия угрожала безопасности Ленинграда, финны просили отдать им большую часть Карелии, а за это обещали чуть ли не вечно бесплатно снабжать продуктами всё население города на Неве. Сделка не состоялась, наоборот, случилась финская война. В финскую экспансию поверить можно - сложенные из дикого камня фундаменты финских домов уцелели, и видно, что делали их мастера. Местные постепенно сожгли и разрушили капитальные жилища выселенцев и построили свои. Но приходится признать, что рядом с развалинами старых финских фундаментов современные бараки и пятиэтажки выглядят насмешкой над человеческим жильём.
Сегодня финны - друзья. Они приезжают, толстые, рыжие, самоуверенные, на богатых двухэтажных автобусах, поклониться своим памятникам, поглядеть на утраченную землю, постоять возле закрытой куркиёкской забегаловки-кафе, которая «работает 24 часа». И правда, зачем её открывать? Всё равно никто ничего не покупает - денег нет.
Жители Карелии ездят в Финляндию запросто. Бизнесмены сотрудничают. Немногочисленные заводы гонят туда свою продукцию. Мир, дружба, жвачка... Названия на карте Карелии сплошь финские. Но обратно уже не открутишь, история не знает сослагательного наклонения.
Из Куркиёки посчастливилось уехать рабочим автобусом: люди ездят на работу за сорок километров, в Кузнечное. Брать пассажиров строго запрещено, но когда водитель увидел двести рублей (за троих, с большим багажом) на его лице появилось выражение «жизнь удалась».
А может, оно и лучше? Может, и не надо этой земле, красотой соперничающей с небом, никаких инвестиционных проектов, асфальтовых нанотехнологий, гипермаркетов?
В Интернете есть лоция, есть рассказы туристов и карты, по которым вполне можно ходить по фьордам. В Ладогу можно выйти из Приозёрска, Кузнечного, Ласанена, Куркиёки, Лахденпохьи. Это главное, что я хотел тебе сказать, уважаемый читатель.