Глухая пора листопада

Как освещались события на ТВ? Политковская была застрелена в субботу, около 16 часов, а к 17 часам информация об убийстве стала появляться на лентах агентств. Однако ни один телеканал не прервал развлекательные программы, чтобы передать в эфир экстренный выпуск, и не внес коррективы в сетку вещания. Согласно мониторингу «Коммерсанта», первыми об убийстве сообщили «Вести» в 17 часов. В запланированных выпусках передали эту информацию Первый канал, «Рен­ТВ», НТВ, «Россия» и «ТВ­Центр». На Первом канале в 21 час отметили, что только при таких журналистах «существует гражданское общество» (а оно уже существует?). На НТВ назвали погибшую «одним из самых бесстрашных журналистов России», которая «никогда не боялась критиковать власть и отстаивать свое мнение» и являлась «одним из самых бескомпромиссных оппонентов российской власти».

Что касается именитых коллег, то весть о гибели в субботу донесли до экрана Марианна Максимовская в программе «Неделя» (Рен­ТВ) и Светлана Сорокина в программе «В круге Света» (проект «Эха Москвы» и компании RTVI). Владимир Познер в воскресных «Временах» (Первый канал) посетовал, что это преступление, похоже, не всколыхнуло россий­ское общество. Алексей Пушков в «Постскриптуме» (ТВЦ) тоже сказал несколько слов, но почему­то пригласил для комментария Жириновского, которого не заподозришь в сочувствии журналистам и в понимании высокого смысла их труда. «Вести недели» сообщили об убийстве журналистки на 44­й минуте, после сюжетов о российско­грузинском конфликте и пространного интервью с министром обороны, причем ведущий Сергей Брилев не стал делать отдельного сюжета, ограничившись полутораминутным закадровым текстом, наложенным на видеоряд. Петр Толстой воскресное «Время» начал с новости о Политков­ской, однако потратил на нее еще меньше времени, чем Брилев. Лишь на НТВ итоговый выпуск начали с большого сюжета об убийстве. Однако и здесь не было попытки проанализировать событие, которое освещали как просто криминальную историю (подробности, версии).

В день похорон центральные СМИ так и не договорились об объявлении журналистского траура, радио и телеканалы не отменили рекламу даже на несколько часов... Да, профессиональная солидарность у нас – пока что пустой звук.

По информации «Евроньюс», на пресс­конференции в Германии вопрос о Политковской стал первым вопросом к российскому президенту. Однако не с ответа на него российские телеканалы начинали свои репортажи. Акцент был сделан на энергетических вопросах, а ответ президента об убийстве упоминался как бы вскользь.

В целом на ТВ сделали многое для того, чтобы у зрителей случайно не сложилось впечатление, что эта смерть имеет хоть какое­то политическое, общественное значение. Хотя среди тех, кто публично высказывался в эти дни, почти ни у кого не вызывает сомнений, что причиной расправы с журналистской стала профессиональная деятельность. (Исключение – нынешний редактор славных когда­то «Известий» Мамонтов, полностью исключивший такую вероятность. Ну да, конечно, – а вдруг день­ги заняла и не хотела отдавать? Или шел себе мимо бандит с пистолетом и думал: на ком бы ему попрактиковаться?)

Настоящий журналист в России – юродивый и пророк. Великое предназначение, бед­ственная судьба, жертвенная участь. Политковская – из лучших в моем поколении. Человек с позицией. С миссией. С верой. Анна была человеком неравнодушным к беззаконию, неравнодушным к любому нарушению прав человека и преж­де всего – прав «маленького человека». С 1994 года, сначала в «Общей газете», потом в «Новой», Политковская занималась в основном лишь тем, что смело и отважно защищала простого человека от произвола властей. Я ее помню еще в «Общей газете». И потом – не всегда читал, но всегда был впечатлен четкостью, жесткостью, страстностью ее слова. Что­то такое было в ней, страшно редкое сегодня, от русских вещуний и страстотерпиц минувших времен. Есть высокая правда и подлинность в этом способе быть. Она останется в памяти защитницей простых людей и простых солдат.

«По большому счету я не борец. Я просто абсолютный журналист. А задача журналиста – информировать о том, что происходит». Так однажды сказала Политковская. Как профессионал она не комментировала известные факты, не упражнялась в остроумии, не блистала эрудицией... Она предавала гласности, делала общественным событием факты неизвестные, незамеченные, отысканные ею в жизни. Это редкое умение в последние годы. Так появилось дело Ульмана и многие другие.

Невозможно сомневаться в том, за что ее убили. За то, что писала правду о войне на Кавказе – противостоящую официальной лжи прикормленных телеканалов и придворных комментаторов. За то, что рассказывала правду о «Норд­Осте» и Беслане, о бесчинствах карателей в Чечне и о кадыровских «эскадронах смерти». Насолить она успела многим начальникам. Насколько ей хватало сил, она из номера в номер газеты писала о тех, о ком не писал больше никто, откликаясь на просьбы и мольбы людей, которые шли к ней как в последнюю инстанцию. О «зачистках» и карательных операциях, о трагедиях мирных жителей Чечни и о преступном равнодушии армейского руководства к судьбам искалеченных в Чечне солдат и офицеров. Расследовала «Норд­Ост» и Беслан. Политковская писала о российском обществе, которое молчало, когда бомбили гражданское население, бежавшее из Грозного в 1999 году, писала, когда этих же беженцев выселяли из палаток в Ингушетии, писала, когда в Чечне похищали и пытали людей, когда мы молчали, не возмущаясь тем, что российский суд отказывался признать моральный вред государства перед жертвами «Норд­Оста»...

Лет пять назад, вспомнил Борис Вишневский, колумнист Максим Соколов на одной из дискуссий обвинил Политков­скую в том, что она не любит Россию. Московский корреспондент «Boston Globe» Дэвид Филиппов ответил ему: «Настоящий журналист делает так, как делает Политковская, – ездит в горячие точки и пытается выяснить правду, что там происходит. Вся страна должна задавать себе вопрос: почему и как там это происходит. Она, по­моему, любит свою страну больше, чем любой другой человек. Я треть жизни провел в России, и эта треть любит Россию, и я считаю, что человек, который ездит туда и делает эту работу, – отличный гражданин». А генсек Союза журналистов Игорь Яковенко добавил: «На мой взгляд, как раз Политковская любит Россию больше, чем многие из здесь присутствующих. Любовь к России бывает разная. Бывает любовь пушкинская, а бывает лермонтовская. Они писали о России такие вещи, которые, если сейчас процитировать, не сказав, кто источник, то тут же навесят ярлык: «Ты не любишь Россию»...

Но не всем понятна такая любовь. Свою книгу о Чечне «Чужая война, или Жизнь за шлагбаумом» она закончила словами: «Мы окончательно признали, что пуля – самый естественный и необременительный способ разрешения любых конфликтов». Они оказались пророческими.

Парадокс в том, что сегодня эффект ее публикаций был близок к нулю. Прошли времена, когда статья в газете меняла нашу жизнь. Общество спит или грезит. Один из экспертов недавно сказал так: «Если бы она прожила еще двадцать лет и печатала бы свои честные, талантливые, бесстрашные статьи, это никак не отразилось бы на социуме». А другой, более циничный, журналист через несколько дней после убийства написал даже, не считаясь с логикой, что Политковской было вполне уютно жить в обществе, где ее никто не принимал всерьез.

И все­таки если ее статьи никому не угрожали, то почему, почему она мертва?.. Женщина, не обладавшая, к сожалению, никаким влиянием на политическую жизнь в России... И в 90­х с их особым колоритом, и даже в самых критических ситуациях нового века дело редко шло дальше угроз (хотя в дни Беслана была уже попытка отравления – симптоматичная и тем, что именно от отравления, по мнению многих, умер другой известный журналист «Новой» Юрий Щекочихин). Не наше дело разбирать сейчас версии, мотивирующие убийство. Важнее сказать о другом: оно стало возможным именно в атмосфере равнодушия одних и безумной озлобленности других. Климат такой. Когда общество молчит, журналистов убивают. Когда в обществе нет или почти нет осмысленных дискуссий о болевых проблемах, то созревают мифы и комплексы, нарастает иррациональное озлобление и заявляют о себе темные стихии больной, бессмысленной, расхристанной души.

Вот еще одно характерное суждение, принадлежащее американскому политологу и журналисту, автору изданных в России книг «Век безумия» и «Тьма на рассвете» Дэвиду Саттеру: «Мне кажется, это поворотный пункт. И я не думаю, что это совпадение, что она убита именно сейчас. Что­то изменилось в атмосфере. Политковской угрожали годами, и она годами писала статьи, за которые ее могли убить. В последнее время она не написала ничего такого, что качественно отличалось бы от ее прежних работ. Изменилась обстановка. И в результате этого изменения люди, чьи интересы задевали ее статьи, решили, что хватит терпеть. И вот это дей­ствительно грозный знак для российской журналистики».

«По нашим подсчетам, в прошлом году были убиты восемь наших коллег, – недавно заметил председатель Комитета по защите свободы слова и прав журналистов Союза журналистов России Павел Гутионтов. – В России убивают журналистов больше, чем где бы то ни было, за исключением разве что Ирака. За 15 лет жерт­вами преступников, которым мешала журналистская деятельность, стали более 300 человек – известных и во всей России и знакомых читателям только в своем регионе. Объединяет их одно: убийц, как правило, не находят, а если и находят, то им удается избежать наказания». Горько.