Тамара РЫКОВА. «Мой стих с крылатостью печальной»

Тамара РЫКОВА

После первой публикации в 1976 году в яро-славской областной газете «Юность» Тамара Рыкова начала активно печататься в областных газетах и коллективных сборниках. Принимала участие в организации Первого всероссийского совещания молодых авторов в 1996 году в Ярославле. Работала в отделе поэзии литературной газеты «Очарованный странник». Автор сборника стихов и прозы «Не суетись, душа» (2003). Около пяти лет возглавляла ЯО Союза российских писателей. Заместитель председателя Комиссии по литературному наследию Константина Васильева, член Рабочей группы Васильевских чтений. С 2009 года — председатель ярославского городского клуба любителей словесности «Тысячелетие».

© Т. М. Рыкова, 2011

«Мой стих с крылатостью печальной»

Элегия

Ах, не кори меня, мой друг,

за нежность слов, за живость боли.

Она, вошедшая в наш круг,

лишь призрак света,

но не боле...

И нет ей имени, поверь,

прогнать её не в нашей воле.

Так в сумерки открыта дверь...

Но только в сумерки,

не боле!..

А мы живём при свете дня.

У нас прописанные роли.

И отсвет прежнего огня

лишь призрак света,

но не боле...

* * *

Покой мне вреден изначально.

Приходит смертная тоска.

Мой стих с крылатостью печальной

слетает с белого листка.

Не поддаваться смерти — драться,

а умереть, так уж в борьбе.

Не стану странником скитаться

по страхом выжженной судьбе.

А сердцу, полному печали,

ты преднамеренно не верь.

Не отворяй еще в начале

в конце затерянную дверь.

* * *

Стихи не пишутся.

Не просятся слова

в тугую вязь,

в распахнутые крылья.

То явное свидетельство бессилья,

и тяжела седая голова.

Хочу молчать...

Ах, сколько наплела, напела,

невпопад наворожила.

Но стынет кровь в непроходимых жилах,

и к сердцу словно лава прилила.

Мир рушится?

Все — дружбы на песке?

Любовь, что дым,

глаза слепит и душит...

Но согревает зябнущую душу

лишь тоненькая жилка на виске.

Детство

Пахнуло той зимой,

в соломинках и санках,

с гортанным криком птиц

и запахом углей.

Там бабушки рука,

с иголкой и картошкой.

И мамин день рожденья

в январе.

Все тихо и светло.

Душа еще не знает,

что ждет ее весной,

она спокойно спит.

И ласка, и тепло

повсюду здесь витают,

и дверцу теребит, пылая,

наша печь.

Все живы.

Ничего не знаю я о жизни.

И нашего кота

не пересёк трамвай,

он рядом, здесь, со мной,

мурлыкает и дремлет.

Весь мир спокойно спит,

застигнутый зимой.

* * *

Покрыла инеем зима

деревья, крыши, провода,

не схорониться никуда.

Звенят серебряные нити.

О чем, о чем вы там звените?

Зима. Зима.

Алебастровые сугробы, отполированные ветром,

искрятся в лучах невысокого солнца.

Угольно-пепельная ворона тяжело шагает,

оставляя на снежном листе

глубокий когтистый узор.

Лохматая собака выкарабкалась из снега

и, отряхиваясь, вздымает вокруг себя

алмазный туман.

Печальный кот медленно идет по расчищенной дорожке,

осторожно обходя рассыпанные хвойные веточки.

Звенят серебряные нити...

О чем, о чем вы так звените?

Зима... Зима...

Памятник

Глубоко вросла, что камень,

в замшелую древнюю землю.

И мглистая стужа и пламень

во мне притаились и дремлют.

Могучим гранитным срубом

стою на оставленном месте.

Застыла в величии грубом.

Стою по велению чести.

Шагну я — не каменным гостем,

а маткой медвежьей стати.

Осталась на старом погосте,

ах, мамочка, мама, мати...