Леонид ТРЕФОЛЕВ: «И у меня есть сердце»

Дневник ученика 6-го класса ярославской гимназии пятнадцатилетнего Леонида Трефолева, хранящийся в фондах Ярославского государственного историко-архитектурного и художественного музея-заповедника, охватывает события с декабря 1854 года по июнь 1855-го. Записи юноша за этот период за исключением двух дней вёл ежедневно. Открываются они такими словами: «Нет ничего скучнее дневника, заметил кто-то. Положим так, но я всё-таки пишу свой дневник, пишу и думаю: к чему в самом деле послужат эти строки?.. Неужели они могут быть занимательными для кого-нибудь, даже для самого меня?.. Не знаю... Вероятно, нет... Но всё-таки пишу, с меня довольно и этого... Итак, к делу, Леонид Николаевич, к делу!..».
В дневнике Леонида Трефолева находим описания различных сцен из школьной жизни (уроки, экзамены). Широко представлены в нём характеристики педагогов ярославской гимназии. К ним Трефолев подходил с очень строгими мерками. Так, например, всеобщего любимца ярославских гимназистов законоучителя Иллариона Тихомирова будущий поэт упрекнул в поверхностных политических суждениях, а также в атеизме, который не пристало, по мнению Трефолева, пропагандировать особе духовного звания. «Впрочем, тут мало удивительного, - пишет Леонид Николаевич, - сказал же Илларион однажды в церкви: Душечка, Иисус Христос! Историческая фигура, достойная Демосфена и Цицерона». Среди учителей литературные способности Трефолева в первую очередь отметил учитель словесности Илья Ильич Рогозинников. «Моё сочинение, - писал поэт, - удостоил особенною похвалою Рогозинников... И чего он тут не наговорил: и изящное-то оно, и написано-то слогом хорошим; просто целый ряд одобрений. Это мне нравится, и я вперёд постараюсь написать сочинение получше, чем «О святках, в отношении к русскому народу».
В дневнике Трефолев описал также наказания, которым подвергались гимназисты. Так, например, за прогулы и другие проступки инспектор поставил однажды перед классом на колени троих учеников. «О, ужас! - пишет Леонид Николаевич. - Асафов, цвет нашего 6-го класса, без прекословий опустился на колени. Будь я на его месте - ни за что бы не встал, что со мной и случилось месяцев 5 назад <...>. Так вот что у нас поделывается в благословенном заведении! Стыд и срам!». Умение сохранить чувство собственного достоинства после «разносов» со стороны начальства Трефолев неоднократно проявлял и в зрелом возрасте.
В гимназии Трефолев очень много читал. «Кстати, - писал он, - я нынче не читаю, а просто пожираю книги!» В дневнике находим заголовки прочитанных им сочинений отечественных и зарубежных литераторов: Бестужева-Марлинского, Кукольника, Лажечникова, Ленского, Полевого, Ростопчиной; Диккенса, Дюма, Скотта, Сю. Некоторым литераторам гимназист давал сжатые или развёрнутые характеристики. Так, например, произведения Марлинского, по его мнению, «довольно скучны и притом неестественно рассказаны». Из зарубежной классики Трефолев особенно предпочитал произведения Диккенса. Особой похвалы Трефолев удостоил роман «Посмертные записки Пиквикского клуба».
Но самые восторженные отзывы в дневнике Трефолева высказаны в адрес некрасовского журнала «Современник» и романа Некрасова и Панаевой «Три страны света». Этому роману он даже отдавал предпочтение по сравнению с романом Вальтера Скотта «Айвенго». По поводу покупки журнала сообщал: «Я самый счастливейший смертный: у меня бездна книг, книг хороших, а именно - «Современник» за 1849 год... Сколько тут прекрасного, умного!.. Положим, что и цена хороша: 5 руб. сер., но как бы то ни было - я не в проигрыше: один роман «Три страны света», помещённый тут, стоит половины этих денег. - Читай - не хочу... Веселись теперь, Леонид Николаевич! Долго не будешь ты заимствоваться у других в книгах: своих много... Одних романов четыре, повестей - 11; многое множество рассказов. Я поэтому и не ходил никуда, что остался дома читать книги».
Романы, повести, альманахи, журналы, газеты поступали к Трефолеву почти ежедневно от друзей-гимназистов, от знакомых, от родственников в обмен на его книги. В дневнике фигурируют около десяти лиц, регулярно снабжавших будущего поэта самой разнообразной литературой - от классики до макулатурных изданий. Среди ярославцев книги разыгрывались в лотерею, приобретались на рынках, особенно во время ярмарок, и даже ставились на кон во время азартных игр в гимназии. Потеря или невозвращение вовремя владельцу чужой книги считались серьёзными проступками.
Чтение художественных произведений в немалой степени способствовало тому, что гимназисты и сами начали создавать свои произведения. Леонид Трефолев предполагал с 1 января 1855 года издавать свой журнал. Эта весть быстро распространилась по городу, и один из семинарских профессоров изъявил даже желание подписаться на журнал. И хотя редакторский портфель Трефолева пополнялся сочинениями своих сотрудников, издание это в свет так и не вышло. Сам же поэт написал в это время не дошедшие до нас «Рассказы моей покойной тётки» и повесть «Две сестры». Писал также гимназист Трефолев «стихи на случай»: сатиры на своих товарищей, любивших «амуриться» с «бобылочками», «нимфами» и «доморощенными сильфидами» из магазина мадам Бегуновой.
Леонид Трефолев выражал на страницах дневника свои чувства к кузине Юлии Александровне Борисоглеб­ской в лучших традициях сентиментальной литературы: «Часто я спрашивал и спрашиваю сам себя и теперь: отчего так сильна моя привязанность к этой девушке?.. Отчего моё сердце полно к ней невыразимой нежности?.. Прекрасное всегда всех привлекает к себе, а она прекрасна, в полном смысле этого слова, - вот ответ на мои вопросы!» Разлуку с Юлией Александровной, которую мать увезла в Мышкин, Трефолев переживал особенно тяжело. Позднее они стали переписываться и обмениваться подарками. Поэт на её просьбу выслать ей книги решил: «Я думаю - послать в Мышкин мой «Современник»... Пускай читает его Юлья Александровна, пускай её миленькие ручки перелистывают страницы моего журнала».
Не только любовным переживаниям, но и семейно-род­ственным отношениям в дневнике поэта уделено немало места. Это сведения о «маменьке» Клавдии Петровне. О сестре Надежде. О бабушке Федосье Ивановне, проживавшей в Любиме и приходившей иногда в Ярославль пешком. О «тётеньке» Катерине Петровне Борисоглебской и покойных «дядюшках» Александре Петровиче, который «имел поэтический дар», и Константине Петровиче. О няне Прасковье Ивановне, состоявшей в замужестве за поляком Будинским. У него поэт учился польскому языку, проявив при этом «некоторые успехи». Особой теплотой и грустью пронизаны строки Трефолева о покойном отце Николае Дмитриевиче. На страницах дневника находим также описания семейных и народных праздников: встречу Нового года, «маменькиных» именин, масленицы с обменом шутливыми подарками с соседями, первоапрельские розыгрыши и т. д.
С особым чувством вспоминал Трефолев свой родной городок Любим, в котором «в сто раз веселее», чем в Ярославле. Порывался однажды уехать в него «кутить». Порыбачив в Ярославле, заметил: «Здесь много рыбы нельзя поймать; в Любиме - иная статья; там - всего вдоволь...»
События, происходившие в России, также нашли отражение в дневнике Трефолева. Смерть Николая I произвела в нём и в горожанах сильное потрясение. Однако через месяц после кончины императора гимназист уже не так остро воспринимал её и даже, прочитав подборку статей о его болезни и похоронах в «Петербургских ведомостях», заметил: «...Умер Николай - и пошло писать; а скончайся Леонид - ни гу-гу...» Много места уделено в дневнике событиям Крым­ской войны. Стихи из многочисленных ура-патриотических брошюр Щиглева, Козлова, Татаринова входили в круг чтения поэта, а некоторые стихи Ивана Ваненко из сборника «Заморские гости» он выписал.
В дневнике Леонид Трефолев также анализирует и даёт оценку происходящим событиям, пытается разобраться в собственных чувствах, определить свой темперамент, размышляет о смысле жизни. Может быть, не случайно один знакомый поэта назвал его «философом». А вот характеристика, которую гимназист Трефолев дал самому себе: «Я человек простой, необразованный, бука, любящий не шумное веселье, а тихие радости...<...>. Но если я увижу что-нибудь высокое, святое, прекрасное, если замечу что-нибудь достойное человека, то моё сердце пламенеет, мои чувства разгораются... О! И у меня есть сердце, и я человек!..»
Гимназический дневник поэта позволяет нам не только проследить его творческую эволюцию, умственное и нравственное развитие, но и содержит уникальную информацию о жизни и быте ярославцев в 1850-е годы XIX века.