Игорь ЯСУЛОВИЧ: «Всегда оставаться самим собой»

Для многих зрителей, увы, внешность Игоря Ясуловича существует как бы отдельно от его имени. В лицо его знают абсолютно все: достаточно вспомнить приплясывающего перед захлопнувшейся дверью намыленного инженера Щукина из гайдаевских «Двенадцати стульев» или автолюбителя, которого Бендер – Юрский отчитывает из-за его интереса к «студебеккеру». А когда начинаешь перечислять фильмы «Бриллиантовая рука», «31 июня», «Тот самый Мюнхгаузен», «Гостья из будущего» (этот список можно продолжать очень долго, ибо фильмография актёра давно выражается трёхзначной цифрой), люди соглашаются: а, ну конечно, так бы сразу и говорили. Поэтому мы попросили у Игоря Николаевича поделиться ощущениями человека, чьё лицо известно абсолютно всем, а имя – ценителям и знатокам.
– Абсолютно нормально, потому что ничего с этим не поделаешь. Слава Богу, что узнают. Хорошо, когда узнают ненавязчиво или просто кто-то подходит и говорит: «Спасибо вам большое». Или где-то вообще в какой-то глухомани, скажем, вдруг человек посмотрел и узнал – это всегда приятно. Вот когда начинают настырничать, просить что-то рассказать – это мучительно.
– Ярославский зритель увидел вас в спектакле московского ТЮЗа «Скрипка Ротшильда», показанного в рамках фестиваля «Золотая маска». Лучшие спектакли в Ярославле». В роли бедного еврея-флейтиста Ротшильда вы демонстрируете просто цирковую виртуозность владения своим телом и в то же время поразительную физическую выносливость. Как вам удаётся поддерживать такую потрясающую физическую форму? Специальные тренинги?
– Господь с вами, какой тренинг при такой нагрузке на спектакле и отсутствии упорядоченного режима, что свойст­венно актёрской жизни? Если считать, что в профессии я с 58-го года прошлого века (учитывая институт), то процесс поддержания формы выработался годами. Это было заложено в молодости. Во ВГИКе нам преподавали пантомиму – был предмет «пластическая культура актёра», который вёл Александр Александрович Румнев, игравший в своё время в театре у Александра Таирова. А элементы биомеханики нам преподавал Зосим Павлович Злобин, он занимался этими упражнениями ещё у Всеволода Мейерхольда, стоял у истоков знаменитой мейерхольдовской биомеханики. Вот какой бесценный опыт мы получали из рук в руки...
– Вам довелось работать с Эрастом Гариным...
– Да, с Эрастом Павловичем мы репетировали «Горе от ума». Это было великое счастье! Нельзя было даже поверить в то, что ты приходишь и общаешься с человеком, который был для тебя легендой. Я знал наизусть все картины с Эрастом Гариным – «Золушка», «Свадьба», многие другие.
– Профессиональное общение с личностями такого масштаба сравнимо с выс­шим образованием, вы со мной согласны?
– Я бы скорее назвал это человеческим образованием. Общение и возможность наблюдать, как эти люди (я имею в виду не только Эраста Павловича Гарина, но и моего учителя во ВГИКе Михаила Ильича Рома) себя вели, как держали себя – это было для меня чрезвычайно важным предметным уроком.
– В связи с тем, что ваша творческая биография перевалила за полувековой рубеж, ощущаете ли вы себя мэтром в профессии?
– В каком смысле? Ну да, есть какие-то звания и регалии...
– Ничего себе – «какие-то»! Народный артист России, лауреат Государственной премии, лауреат премии имени Станиславского и так далее...
– А что такое «народный артист»? Ну, дали тебе звание, большое спасибо за это. Судят-то не по званию, разве что зритель в программке посмотрит: в роли такого-то – народный артист Ясулович. Но если ты сейчас этого зрителя ничем не зацепишь, то получается, что хвалишься ты прежними заслугами. Зритель идёт на живое общение, на непосредственный контакт с человеком, находящимся на сцене. Профессия актёра заключается не в том, чтобы выучить слова и кем-то по роли прикинуться. Профессия интересна попыткой разобраться в себе самом и мире, который тебя окружает. И тогда эта профессия имеет смысл, потому что, говоря высокопарно, это – человековедение.
– Миллионы зрителей знают ваши роли в кино. Довольны ли вы тем, как сложилась ваша театральная биография?
– Более чем. В театре, в котором мне посчастливилось служить, работают два замечательных режиссёра – Генриетта Яновская и Кама Гинкас. Далеко не всякий театр может позволить себе такую роскошь. Мне довелось работать с Валерием Фокиным, английским режиссёром Декланом Донелланом – и это тоже большое актёрское и человеческое счастье. Не надо думать, что ты на века. Что есть – то есть, делай это хорошо, получай удовольст­вие от дела, которым занимаешься. Удовольствие бывает ещё и от того, что ты делаешь его на определённом уровне.
– Вы родились в семье кадрового военного, в годы вашего детства, пришедшегося на послевоенное время, был культ этой профессии. Неужели не возникало соблазна пойти по стопам отца?
– Во-первых, в то время, когда я уже стал понимать что к чему, культ профессии военного сходил на «нет», и я прекрасно помню, как обижался отец, когда на бытовом уровне велись разговоры о том, что военные много получают. Сейчас я понимаю, что он тогда чувствовал: ведь отец воевал на торпедных катерах, имел боевые награды и в отставку ушёл в звании инженера – капитана первого ранга. Что касается желания пойти по его стопам, то был один такой момент, хотя имел он некую лирическую подоплёку. Ведь тогда было раздельное обучение, и мне казалось, что если прийти на вечер в женскую школу в форме курсанта, то на тебя непременно обратят внимание. А потом это всё прошло, и теперь я понимаю, что я по своей сути сугубо гражданский человек.
– А как появилось желание стать актёром?
– Это благодаря Ивану Даниловичу Рассомахину, актёру Таллинского драматического театра, который вёл театральный кружок. Из него впоследст­вии вышло много известного народу: Лариса Лужина, Виталий Коняев (он сейчас служит в Малом театре), Владимир Коренев, Лиля Малкина (она сейчас в Чехии)... Спектакли мы играли на сцене Русского драматического театра, и это ко многому обязывало. Не без разных жизненных коллизий мне посчастливилось поступить во ВГИК и учиться у Михаила Ильича Рома.
– Вы учились у Рома дважды – и актёрскому мастерству, и режиссуре...
– Что касается режиссуры, то это было скорее вызвано желанием занять себя на тот период, когда в театре киноактёра, в котором я некоторое время служил, наступал период простоя. Особой радости мне режиссура не принесла, но занятия ею не прошли даром, потому что помогали понять, что происходит по другую сторону камеры или рампы. Но режиссёрских амбиций у меня нет.
– Раньше жизнь актёров была овеяна некой тайной, сейчас – иное дело. Актёры то публично исследуют своё здоровье, то дерутся на ринге, то лезут под купол цирка. Как вы к этому относитесь, и насколько, на ваш взгляд, должна быть открыта широкой публике персона актёра?
– Каждый выбирает свой путь и это его право. Что касается многочисленных шоу, то мне кажется это очень неправильным. Одно дело поучаствовать в чём-то подобном на дружеском капустнике, и совсем другое – использовать подобные кунштюки для поднятия рейтинга и привлечения внимания к своей персоне. В этих шоу есть одна опасная вещь: внушается мысль, что всё возможно, всё на продажу. Спортсмен идёт к своей победе с младых ногтей, ежедневно проводя долгие часы на тренировках. А тут артист, польстившись телевизионным временем, которое отводится на это шоу, тоже решил боксировать и, едва освоив пару-тройку приёмов, выходит на ринг. На моих глазах известные артисты получали серьёзные травмы в ходе таких затей. Спрашивается: ради чего? А профессия между тем нивелируется, и несведущим уже кажется, что работать под куполом цирка может любой и на коньках кататься как Плющенко – тоже. Вот артист такой-то вчера на коньки встал, а сегодня его уже по телевизору показывают... Уходят уникальность профессии и само понятие профессионализма. Это неправильно.
– Где проходит ваша личная граница открытости, дальше которой – ни-ни?
– Предметные уроки, которые давал своими поступками мой учитель Михаил Ром, во многом определяют мою линию поведения. Другой мой учитель, Александр Румнев, часто повторял: этическое должно быть выше эстетического. По молодости лет я этого не понимал, думал, что он кокетничает, а с годами понял, как прав был учитель.
– Как часто вам удаётся посмотреть что-то в качестве зрителя? Есть ли у вас какие-то предпочтения?
– Стараюсь выбирать время. Несколько лет назад согласился войти в жюри «Золотой маски» ради того, чтобы увидеть некую театральную панораму происходящего в стране. Что касается предпочтений, то мне всегда интересно, что происходит у Петра Фоменко. Сейчас мечтаю посмотреть «Дядю Ваню» в Вахтанговском театре, которого поставил Римас Туминас. Когда приезжал со своими студентами на ярославский фестиваль «Будущее театральной России», с удовольствием посмотрел спектакль Ярославского театрального института «Дембельский поезд» в постановке Александра Кузина. Замечательная, на мой взгляд, работа.
– Учитывая бесконечное количество сыгранных вами ролей, мечтаете о какой-то особенной?
– Я подобными мечтаниями давно не занимаюсь. Если я не сыграл Ромео или Гамлета, значит, судьбой мне уготованы иные роли. Я счастлив теми ролями, которые я играю в своём театре. Это блестящий репертуар – Чехов, Достоевский, Островский, Шекспир. Чего же боле?
– Что вы читаете перед сном, и есть ли вообще время на чтение?
– Иной раз хватает сил только на то, чтобы полистать какую-то периодику или освежить в памяти что-то по работе. С большим удовольствием прочёл «Даниэль Штайн, переводчик» Людмилы Улицкой, люблю и другие произведения этого автора.
– Каков, на ваш взгляд, секрет долголетия в искусстве?
– Надо оставаться самим собой и не предавать дела, которому ты служишь.