Шекспир с поправкой на Марчелли

Прочесть пьесу по-новому, заставить известные реплики звучать так, чтобы они пробили брешь в заштампованном сознании – это надо умудриться. Зритель заранее настроен на вполне конкретное зрелище. И первые сцены спектакля «Отелло» в постановке театра «Молодежный» из города Советска Калининградской области – лауреата IV Международного Волковского фестиваля, вполне соответствовали ожидаемому. На сцене Яго в маске и костюме, более подходящем участнику Венецианского карнавала, нараспев, речитативом докладывает о своих замышляемых кознях. Венецианский же дворянин Родриго ему внимает. Длится эта мелодекламация минуты три. А я в тоске уже ищу пути незаметного отступления из зала, понимая, что выдержать подобное зрелище еще пару часов будет трудновато. И вдруг на фоне этих средневековых страстей появляется Евгений Марчелли в джинсовой рубашечке и кроссовках «Адидас», режиссер и постановщик этого действа, и заявляет: «Это конец... Конец спектакля для тех, кто хотел увидеть настоящего Шекспира». И, действительно, занавес опускается. В зале – недоумение, непонимание и прочие «не», выливающиеся в гвалт и свист. «Если вам будет неинтересно, – продолжает Марчелли, – вы можете совершенно спокойно уйти. Мы не обидимся и в принципе к этому готовы. Просто наш спектакль – это то, как мы прочли Шекспира сегодня, с поправкой на современную действительность». Заинтриговав зал, режиссер удалился, и начался собственно спектакль. Время действия – день сегодняшний. Об этом наглядно свидетельствует внешний вид героев. Отелло (актер Виталий Кищенко) предстает перед нами в облике эдакого американского «коммандос»: костюм цвета хаки, высокие шнурованные ботинки, солдатские жетоны на цепочке. О том, что он мавр по крови, можно догадаться лишь по черному камуфляжному гриму на лице – и то боевая раскраска присутствует лишь при первом появлении героя на сцене. А вот и Дездемона (актриса Юлия Домаш) – хорошенькая, раскованная (порой, даже слишком) студенточка, в белом кружевном мини. Столь же адаптированными к нашему восприятию, воспитанному на американских боевиках, выглядят и прочие герои трагедии. Смещены и психологические акценты. Если встать на позицию Шекспира, то Отелло – это благородный, обманутый коварством и низостью человек; Дездемона – ангел, символ супружеской верности, оклеветанный и без вины виноватый. А уж для того, чтобы набросать злодейский портрет Яго, никаких запасов черной краски не хватит. И конфликт всегда располагался в плоскости Отелло – хороший, Яго – плохой. Конфликтная линия сохраняется и в спектакле, правда, пунктиром. На первый план выносится история любви Мужчины и Женщины, история – как это обычно бывает, когда речь идет о настоящих чувствах, – трагическая. Отелло в новой трактовке не просто дикий ревнивец. Режиссеру интересна в первую очередь его личная мужская биография. И вот он перед нами, воин-наемник, затвердивший с детства лишь одну истину – «не верь, не бойся, не проси». В его жизни нет и не может быть места для любви. Но встреча с Дездемоной («Я ей своим бесстрашием полюбился, она мне – сочувствием своим») переворачивает все с ног на голову. Он счастлив так, что даже «африканские» страсти любовных игр, вынесенные на авансцену, кажутся оправданными. Но Яго (актер Николай Зуборенко), обиженный карьерист и завистник, коему подлинные человеческие отношения и не снились просто по определению, не дремлет. Уже плетется нить заговора... Впрочем, здесь все по Шекспиру – платок, оказавшийся у лейтенанта Кассио, сыграет-таки и тут свою роль. Злая интрига и зависть, не имеющие ни единого шанса на успех, будь Отелло прежним («не верь, не бойся...»), легко проскальзывают в душу, растревоженную страстью. И Дездемона гибнет, задушенная страстными любовными объятиями, ибо стерпеть даже гипотетическое предательство солдат удачи не в силах. Но гибнет и Отелло, прозревший слишком поздно слепец, закалывая сам себя кинжалом. Между делом и Яго избавляется от надоевшей собственной жены – два, три трупа... Кто тут будет считать-разбираться? Словом, «пучина сия поглотила их обоих». Актерская игра поразительна. Искренность их существования в предлагаемых обстоятельствах такова, что забываешь и о Шекспире, и о весьма вольном прочтении первоисточника. Забываешь настолько, что когда спектакль заканчивается и актеры уже выходят на поклон, в зале царит недоуменная тишина. Как?! Уже все? Умом понимаешь, что раз погибли герои – прерывается и повествование, но завороженная харизмой актеров душа отказывается в это верить. И лишь спустя несколько мгновений гнетущей тишины зал взрывается. И хоть актеры выходят снова и снова, кланяются и профессионально «держат» лицо, чувствуется, что и они – еще там, в мире подлинных страстей Шекспира. В этой постановке – весь Марчелли, возмутитель нашего спокойствия, так легко и непринужденно увлекший зрителя в карнавальное шествие по трупам развенчанных героев и исчезнувший на самом интересном месте.