Из Сибири в Рим транзитом

Как бы в подтверждение заявленного кредо Кшиштоф Занусси говорит:

– Я рад, что вы пришли, рад, несмотря на то, что это «тур де форс». Утром сегодня я был в Новосибирске, оттуда летал в середине недели в Рим, где прошла премьера моей картины, потом обратно в Новосибирск, только на полтора дня, потому что там у меня была премьера в театре, по пьесе «Дуэт» (о легендарной Саре Бернар и Элеоноре Дузе), сейчас, в субботу вечером – у вас, завтра в Варшаву, послезавтра снова в Рим. Так что эту встречу трудно было вставить, однако удалось, благодаря вашей настойчивости.

Подобно энциклопедистам Возрождения, он универсален – физик и философ по образованию, режиссёр и драматург, педагог, публицист, общественно-политический деятель и т. д. Мало того, в канун 70-летия он ищет возможности сделать что-то впервые, чего ещё не делал. Притом, что в кино, по его словам, «каждый раз всё заново».

– Представьте себе, в среду и четверг я был ещё на Римском фестивале (он появился недавно и уже соперничает с Венецианским). А вчера вечером на закрытии фестиваля, когда меня там уже не было, главный актёр моей картины Богдан Ступка, который вам, наверное, известен, получил приз за лучшую мужскую роль. Этим можно гордиться.

– А почему вы выбрали театр в Новосибирске?

– У меня завязалась определённая связь с Новосибирском с моей первой полнометражной картины («Структура кристалла»). Сначала по приглашению Союза кинематографистов я приехал в Москву. Вам уже, наверное, непонятно, как люди из стран-сателлитов так называемого соцлагеря боялись, приезжая в Россию: если здесь осудят, то это на всю жизнь. И когда прошёл просмотр, было неясно, как приняли картину. Сидели надутые критики, говорили неопределённо. А потом я полетел в Новосибирск, где ещё были остатки оттепели. Там я встретил совсем другую Россию – широкий горизонт, широко мыслящих людей, серьёзных, вдумчивых. И в эту Россию я влюбился. Там шутят, что их уже некуда дальше сослать, так что они не боятся.

Сейчас в метрополии всё поверхностно, люди живут глупо, и мы прекрасно знаем, что метрополия теперь не привлекает. Напротив, есть Новосибирск, где я вижу, каков уровень моих интервью по ТВ – в столице никогда таких вопросов никто бы мне не задал. И я это ценю.

– Рыбинск – историческая родина Михалковых. Хотелось бы знать, с кем из них вы знакомы.

– Давно знаком с Никитой Сергеевичем и довольно близко с Кончаловским, он был на моей премьере в Риме четыре дня назад. Не могу сказать, что мы с Никитой дружим лично, его взгляды во многом не совпадают с моими. Но в плане худо- жественном нам удалось поработать вместе и снять «Персону нон грата», где я написал для него роль, а он её сыграл. Кажется, всё получилось – и он, и я довольны. У меня даже есть планы снять его в главной роли, потому что сам себе он такой роли не напишет – нужен взгляд со стороны.

– Я думаю, он – человек огромного таланта и очень экспансивен, а восприятие зависит от среды. На Западе говорили: «Как он согласился на такую роль? Говорить такие отвратительные вещи – это же убийственный цинизм! И он под этим ставит своё имя». А есть страны, где люди утверждают: «Это хороший дипломат, он так и должен думать и поступать. Это чистый прагматизм, и никакие высшие ценности тут неуместны». Некоторые критики писали, что он показал чёрный лик негодной дипломатии. Так что оценки зависят от точки зрения и больше характеризуют фон. (Кстати, Занусси и сам не чужд дипломатии. Ему неоднократно предлагали пост посла, а недавно на пару с министром Лавровым он руководил работой Польско-Российского форума. – Б.К.)

– Это идеалы Французской революции…

– Потому что я продюсировал эти картины вместе Кшиштофом, он был моим заместителем. Просто у нас была близкая дружба и тесное сотрудничество. А судить, какие из картин моего друга лучше других, мне не хочется. Мне они все нравятся, они настолько разные, что все важны для меня. О том, как родилась одна, «про телеком» – помните «Три цвета: красный»? – могу рассказать, об этом нигде не написано. Я случайно стал посредником, в том нет заслуги. Но история сама по себе довольно занимательная.

Когда у нас, как и у вас, рухнул коммунизм, и в 89-м году прошли первые свободные выборы, сразу же закрыли институт цензуры. Просто разогнали всех этих людей, занимавшихся цензурой, и огромную часть тайной полиции, тогда ещё милиции. Это были героические времена, когда разбили старую систему. И вот в конце года кто-то позвонил в мой дом. «Мы близко знакомы, – сказал он через дверь, – хотя вы меня не знаете». Я посмотрел в окно: человек один, без оружия – и впустил его. Оказалось, что он был сотрудником тайной милиции, который двадцать лет читал все мои письма и подслушивал телефонные разговоры. И он сказал: «Господин Занусси, вы хрис-тианин, у вас есть идеалы, так что вы должны позаботиться обо мне, потому что я теперь безработный. Меня выгнали с работы люди, которых вы уважаете». Мы с женой посоветовались и предложили, чтобы он два раза в неделю работал у нас в садике. Он сказал, что сохранил свои навыки, знает, что у меня есть дневники, и готов на расшифровку, потому что так привык к моему почерку, что может над этим работать. Этого я ему не позволил и тогда же послал к Кесьлевскому. Кесьлевский просидел с ним весь вечер. Тот читал также все письма и подслушивал разговоры Кесьлевского. Он нам много рассказал об их технике: сколько минут в день, как открывали и прочие интересные мелочи. Но главное – Кесьлевский превратил это в сценарий «Красного», где бывший судья подслушивает соседей, потому что у него сплошная дырка, пустота в сердце, – он заметил это очень глубоко.

– Я могу оправдаться тем, что часто не согласен с моими героями. И с ней не согласен, но я чувствую, что она правдива, когда принимает это неправильное решение. Она уже перегорела, у неё нет достаточной силы, чтобы любить до конца и рискнуть ещё раз в её возрасте. В этом смысле, для меня она – настоящая жертва войны и того, что произошло с её семьей, с её страной, с её родиной. Здесь драма социальная, это люди, которым я сочувствую. Хотя мне жаль, что она не поехала в Америку.

– Нет.

– В какой мере они отражают мировоззрение нынешней молодёжи и в какой – ваше собственное?

– Может быть, с одной стороны, я передаю настроения своей юности, а с другой – рассказываю о современной молодёжи, которая, как и любое поколение, включает разные слои. В Польше немало вдумчивых молодых людей самого нового поколения, которое приходит уже после 2000 года. Первое поколение, которое столкнулось со свободой, в большой части потеряло ориентацию – их часто называют люмпенами. Они потеряли перспективу, корни, уважение к своим отцам и дедам. Это были первые жертвы – конечно, не все, – но так было в начале 90-х. То поколение, с которым я сейчас общаюсь… я преподаю в разных местах помимо кино. В Политехническом институте в Варшаве веду у пятикурсников курс культуры, мне интересно говорить не про кино, а про жизнь, приводя только примеры из кино. Среди этой молодёжи пытливость огромная, они ищут свою стратегию в жизни. Меня радует их глубокое понимание религиозности: не только обряды, воскресные жесты, а представление о себе, о своей роли, о своём призвании. Конечно, они в меньшинстве, но мы знаем, что движение общества зависит от меньшинства. Большинство всегда неправо, что видно по статистике. Только малая часть в начале кривой Гаусса является тем авангардом, который тянет остальных.

– Если бы я ответил на ваш вопрос сейчас, я бы погрешил, потому что не мне это судить. Только когда я вижу религиозный «театр» в политике, где бы то ни было, в моей стране или в другой – это всегда раздражает. Политический религиозный театр существовал тысячелетия, и он всегда портил веру. Я уверен, что не политика, а настоящая мудрость в словах Папы Римского Иоанна, что в христианстве есть два лёгких и только тогда, когда они совместно дышат, христианство живёт полноценно. Я знаю, сколько могу научиться у православия, и думаю, православие тоже может учиться у западной религиозности. Никто из нас не «монополен» на постижение веры-неверия, и не надо сливаться в одно. У нас разное отношение к идеалу, и не могу сказать, кто прав. Помню мои разговоры с Тарковским. В Риме, окружённый католицизмом, он представлял разницу между католицизмом и православием анекдотическим примером. Положим, муж бьёт свою жену. И, согрешив, идёт к исповеди. Любой священник скажет: «Перестань!». А тот ответит: «Не могу. Она меня так раздражает, что не могу обещать, что больше бить не буду». Тогда католический священник, по Тарковскому, скажет: «Так бей её реже и слабже», а православный: «Убей её, сдайся в суд, тебя повесят, перед смертью исповедуйся и встретишь её в раю». Это карикатура на радикализм православия, который очень непрактичен, и на практицизм католицизма, с его тягой к средиземноморскому мерилу человека.

– Мы придерживаемся одних и тех же идеалов. И я понимаю, как трудно молодым добиться правды, и как важно, чтоб у них было желание добиваться правды – а не успеха. Красоты – а не успеха, добра – а не успеха. Конечно, успех нам нужен, мы питаемся успехом, но он нас обманывает. И это не всё. Надо иметь силу идти против общественного мнения, говорить людям не то, что они хотят услышать, а совсем другое. И быть искренним в том, что мы делаем – тоже непросто. Мне трудно советовать это молодым людям, т.к. я не могу дать им никаких шансов. Я должен сказать: да, у вас есть очень маленький шанс, но если хочешь – попробуй. А если нет, то будешь очередным конформистом – их много – и будешь успешным, будешь делать великолепные боевики и какой-нибудь постмодернистский бред, будешь собирать аплодисменты. Это тоже может быть твой путь. Но будешь ли ты счастлив от такого выбора?

Я с высоты прожитого знаю, что счастлив ты не будешь. Человек испытывает радость лишь тогда, когда он пробился со своей правдой, даже если не все с ней согласны, сказал то, что сам хотел сказать. А если сказал то, что хотели от него другие, это не приносит большой радости.