"... И черный ус, и взгляд живой"

Я хочу рассказать о недавних архивных «раскопках», открывших связь нашего края с еще одним современником Пушкина, другом его юношеских забав. Это имя если и встречалось в изданиях советского периода, то разве что только у специалистов-литературоведов, либо в примечаниях к одному стихотворению, посвященному нашему герою, и говорилось о нем весьма скупо. Изучая историю банковской системы в Рыбинске, наткнулся на документы, связанные с учреждением здесь так называемой «временной конторы Коммерческого Банка». Среди всякого разного вдруг так и колет глаза автограф управляющего конторой в 1849 году – «Ф. Юрьев». Что прежде всего обращает на себя внимание – так это энергичный и в то же время какой-то летящий росчерк пера. Наши купцы так не расписывались. Их автографы – как-будто диктант в церковноприходской школе на третий день учебы. А тут – вполне современная подпись – замысловатый вензель, оставленный рукой скучающего художника. Но не это главное. Главное – где-то уже слышанная фамилия. Залез я в Интернет, задал параметры поиска и набрел на указатель П. И. Зисермана и Г. Д. Вержбицкого «Пушкин А. С. Письма». Под редакцией М. Л. Модзалевского. Указатель сообщает, что Федор Филиппович Юрьев где-то в промежуток с 1848 по 1851 год был в должности «управляющего временной Рыбинской банковской конторой». Как следует из материалов архива, контора в Рыбинске открывалась «для ссуды под учет векселей и для трансферта (вполне современный термин) капиталов, на тех же основаниях, какие существуют по Коммерческому Банку и изложены в Св. Законов, издание 1842г.». Согласно тогдашним нормам при назначаемом и постоянном управляющем банком должны были избираться из местного или иногороднего купечества два директора временной конторы коммерческого банка. В течение многих лет, почти неизбывно пребывал в должности одного из директоров знаменитый на всю Россию сначала угличский, а потом и рыбинский купец Николай Михайлович Журавлев. Основатель канатной фабрики под Рыбинском, строитель судов и барж, в том числе и для «Товарищества нефтяного производства братьев Нобель». Вот с ним-то и работал долгое время Федор Филиппович Юрьев. В советское время о нем мало что можно было узнать. Один из стихов Пушкина, посвященных Юрьеву, «Здорово, Юрьев имянинник...» почти не печатался. В работах исследователей слово «бордель» из этого стихотворения стыдливо заменялось отточием. Хотя в этом могла быть и своя логика, подсказанная самим Пушкиным, поскольку он не считал его достойным печати и писал в «Опровержение на критики»: «Кстати: начал я писать с 13-летнего возраста и печатать почти с того же времени. Многое желал бы я уничтожить, как недостойное даже и моего дарования, каково бы оно ни было. Иное тяготеет, как упрек, на совести моей. – По крайней мере не должен я отвечать за перепечатание грехов моего отрочества, а тем паче, за чужие проказы. В альм.<анахе>, изданном г-ном Федоровым, между найденными Бог знает где стихами моими, напечатана «Идиллия», писанная слогом переписчика стихов г-на П-<анае>ва. Г-н Бестужев в предисловии какого-то альманаха благодарит какого-то г-на Аn. за доставление стихотворений, объявляя, что не все удостоились напечатания. Сей г-н Аn. не имел никакого права располагать моими стихами, поправлять их по-своему и отсылать в альманах г. Б.<естужева> вместе с собственными произведениями стихи, преданные мною забвению или написанные не для печати (напр. «Она мила, скажу меж нами»), или которые простительно мне было написать на 19-м году, но непростительно признать публично в возрасте более зрелом и степенном (напр., «Послание к Ю<рьеву>»)». Кстати сказать, это стихотворение было впервые опубликовано уже после смерти поэта в 1859 году. Дружба Юрьева с Пушкиным пришлась на время «Зеленой лампы». Среди рисунков поэта есть немало таких, которые относятся к этому периоду или воссоздают образы друзей беспечной молодости. Вот один из таких рисунков, которому известный исследователь графического наследия поэта Абрам Эфрос, дал название «Сцена дебоша»: «Рисунок носит полужанровый, полусимволический характер, соединяя в одной композиции реалистические фигуры (растрепанной, швыряющей графины женщины в дезабилье; сидящего за столом мужчины; прислонившегося к стене курящего юноши) с отвлеченными образами: скелета в плаще и с саблей на боку, черепа, лежащего на полу, и т. п. Это дает основание предположить, что рисунок представляет собой не столько воспроизведение натуры, сколько «графическую новеллу», симолический рассказ о скандальном происшествии, которое получило нормативный характер в кругу «где веселье – председатель», по формуле молодого Пушкина. Этот набросок близко соприкасается с аналогичными стихотворными проявлениями пушкинской связи с «рыцарями лихими любви, свободы и вина», героями вольнолюбивой и пьянолюбивой «Зеленой лампы» («Здорово, молодость и счастье – Застольный кубок и б... – Где с громким смехом сладострастье – Ведет нас пьяных на постель»; «Милый мой, сегодня – Ожидает сводня – Бешеных повес»; «Мы пили, и Венера с нами – Сидела прея за столом; – когда ж вновь сядем вчетвером – С б..., вином и чубуками?» и т. п.). Среди рисунков поэта есть и портретные, запечатлевшие членов «Зеленой лампы». Тот же Эфрос предположил, что среди групповых рисованых портретов могут быть и портреты близких друзей Пушкина, в том числе и Федора Юрьева. Что же касается некоторых черт характера и особенностей внешности близкого друга Пушкина, будущего жителя Рыбинска, то они обнаруживаются в двух стихах, посвященных Юрьеву, и работах исследователей, посвященных поэту. Ну, во-первых. Федор Филиппович Юрьев (сентябрь(?)1796 – 30.03.1860), участник войны 1812 года, поручик Литовского, а затем Ямбургского уланского полка, далее – адъютант легкой кавалерийской дивизии л. -гв. Уланского полка, ротмистр. В отставке с 1833 года. Действительный статский советник, управляющий государственным коммерческим банком. С Пушкиным они познакомились в Петербурге, встречаясь в обществе «Зеленая лампа» и театральных кругах. Первое по хронологии стихотворение поэта, обращенное к Юрьеву, относится к сентябрю 1819 года. Оно посвящено двум событиям в жизни приятеля – именинам и вступлению в должность адъютанта легкой кавалерийской дивизии. <Юрьеву> Здорово, Юрьев имянинник! Здорово, Юрьев лейб-улан! Сегодня для тебя пустынник Осушит пенистый стакан. Здорово, <Юрьев имянинник! Здорово, Юрьев лейб-улан!> Здорово, рыцари лихие Любви, Свободы и вина! Для нас, союзники младые, Надежды лампа зажжена. Здорово, <рыцари лихие Любви, Свободы и вина!> Здорово, молодость и счастье, Застольный кубок и бордель, Где с громким смехом сладострастье Ведет нас пьяных на постель. Здорово, <молодость и счастье, Застольный кубок и бордель!> Другое стихотворение «Любимец ветреных Лаис» без разрешения поэта было напечатано М. А. Бестужевым-Рюминым в альманахе «Полярная Звезда 1829». Время его написания точно не известно – разные издания называют разные годы: 1820-й и 1821-й. Примечательно, что Константин Батюшков, прочитав его, воскликнул: «О! Как стал писать этот злодей!». Любимец ветреных Лаис, Прелестный баловень Киприды – Умей сносить, мой Адонис, Ее минутные обиды! Она дала красы младой Тебе в удел очарованье, И черный ус, и взгляд живой, Любви улыбку и молчанье. С тебя довольно, милый друг. Пускай, желаний пылких чуждый, Ты поцалуями подруг Не наслаждаешься, что нужды? В чаду веселий городских, На легких играх Терпсихоры К тебе красавиц молодых Летят задумчивые взоры. Увы! Язык любви немой, Сей вздох души красноречивый, Быть должен сладок, милый мой, Беспечности самолюбивой. И счастлив ты своей судьбой. А я, повеса вечно праздный, Потомок негров безобразный, Взрощенный в дикой простоте, Любви не ведая страданий, Я нравлюсь юной красоте Бесстыдным бешенством желаний; С невольным пламенем ланит Украдкой нимфа молодая, Сама себя не понимая, На фавна иногда глядит. «...И черный ус, и взгляд живой, – Любви улыбку и молчанье». Это – Юрьев. А Юрий Тынянов в своем романе-биографии «Пушкин» дополняет: «...Кирасир, маленький, затянутый, в широчайших своих штанах – новая форма, сменившая узкие, – в блестящей новой епанче, с кортиком..., оказался неописанной красоты мальчиком, очень тихим, приехавшим к Молоствову или Каверину, даже именно – к Каверину. По делу. Делом была та же дуэль, его вызвал Юрьев. За что? Ни за что...». У Пушкина часто было – «ни за что», и друзья его ему под стать. Где бы ни был поэт – о друзьях помнит: в 1821 году из Кишинева пишет брату: «Поцелуй, если увидишь, Юрьева и Мансурова...». По материалам Рыбинского архива Федор Филиппович Юрьев назначен на должность управляющего Рыбинской временной конторой коммерческого банка в 1848 году и пробыл в этой должности до 1852 года. Немалый срок. Рыбинск по тем временам считался городом хотя и зажиточным, но захолустным, провинциальным. Возникает немало вопросов: было ли это назначение Юрьева вполне естественным и правильно воспринятым лично им, или же это была своего рода ссылка? Может быть, кто-то из сегодняшних ревнивых «телохранителей» Пушкина скажет, что не стоило вспоминать этого исторического персонажа и страницу жизни поэта с ее вакхическими забавами, с ее разгульной, гусарской жизнью, и, соответственно, произведения поэта, подобные первому стихотворению, посвященному Юрьеву. Но пусть этим занимаются другие – ревнители стерильной, кастрированной литературы. Мы же доверимся словам, сказанным поэтом: «Безнравственное сочинение есть то, коего целию или действием бывает потрясение правил, на коих основано счастие общественное или человеческое достоинство... Но шутка, вдохновенная сердечной веселостию и минутной игрою воображения, может показаться безнравственною только тем, которые о нравственности имеют детское или темное понятие, смешивая <ее> с нравоучением, <и> видят в литературе одно педагогическое занятие». Как бы там ни было, но с Юрьевым в Рыбинске словно бы побывал и сам Пушкин.