Судьба человека: «Ярославский регион» первым опубликует книгу воспоминаний репрессированного и реабилитированного ветерана

Редакции газеты «Северный край Ярославский регион» и сайта «Ярославский регион», очень повезло. Среди наших друзей и авторов есть действительно уникальный человек. Ярославец Михаил Николаевич Пеймер, ветеран Великой Отечественной войны, орденоносец, командир батареи «Катюш», пишет потрясающие воспоминания. Репрессированный и реабилитированный Советской властью, заслуженный строитель, долгие годы работавший на Крайнем Севере, Михаил Николаевич в свои 97 лет описывает и оценивает прожитое так, что зачитываешься каждой строчкой. И не только потому, что узнаешь интересные факты, но и из-за прекрасного слога автора, его взаимной любви к русскому языку и русской литературе.

В канун великой даты – 75-летия нашей Победы редакция газеты «Северный край Ярославский регион» и сайт «Ярославский регион» начинают публикацию онлайн - сборника очерков М.Н. Пеймера под общим названием «Судьба простого человека». В него вошли воспоминания разных лет, представляющие хронику жизни простого советского школьника, курсанта военного училища, воина, заключенного, специалиста – угледобытчика, строителя… Мы предлагаем вашему вниманию интересную, яркую и трагическую, героическую и во многом обычную, характерную для уходящего поколения советских людей историю настоящего мужчины в мясорубке прошлого века.

Сейчас мы предлагаем вниманию читателей отрывки из этих записок разных лет.

А полностью книгу мы начнем публиковать в 75-летнюю годовщину Победы в Великой Отечественной войне.

До свидания, мальчики!

...В Москву война пришла ровно через месяц после нашествия германской армии на нашу страну. Война уже бушевала, уже фашисты заполонили приграничные города и села, тысячи солдат и командиров Красной Армии оказались в окружении, в плену. А мы, курсанты Московского Краснознаменного артиллерийского училища имени Красина, пока жили и учились, как и прежде. В столовой на столах все так же стояли фаянсовые супники с половниками, вазы с выпечкой и хлебом; те же официантки в форменных платьях и передничках подавали вторые блюда и компот. Не нарушалось пока расписание занятий и общий регламент. Да, в общем-то, вся Москва жила пока по инерции в довоенном ритме.

…В начале июля на плацу училища нас поставили в известность о злонамеренном предательстве командующих Прибалтийским и Особым Белорусским военными округами, Кузнецова и Павлова, а также о скором и справедливом суде и возмездии – расстреле предателей. Через несколько дней на том же плацу приезжий генерал высокого ранга и человек в штатской одежде, к которому были с уважением обращены взоры всех сопровождающих, рассказали, что училище наше отныне будет гвардейским. Нам сообщили, что это звание присваивается впервые в Красной Армии и что нам его пожаловали как предварительный аванс за выполнение предстоящих боевых заданий. Что у нас на вооружении появятся теперь не корпусные 152-миллиметровые орудия, а установки залпового запуска несущих ракет со 132-миллиметровыми снарядами. На следующий день курсантов трех огневых дивизионов возили в Софрино на артиллерийский экспериментальный полигон, где продемонстрировали работу установок, ознакомили с материальной частью этих орудий и рассказали обо всех параметрах и огневой мощи нового оружия, пока неизвестного противнику.

Постепенно война меняла жизнь Москвы, в том числе и нашего училища. Время занятий не только не сократили, а на два часа увеличили. На сон отводилось не более пяти часов, подъем происходил и в три, и в четыре часа утра, не считая сигнала тревоги в случае пожара в отведенной нашему училищу зоне. Мы ликвидировали пожары, устраивали засады для обнаружения наводчиков. Поймать никого, как правило, не удавалось, но спугнуть, не допустить прицельной бомбежки объектов, особенно огромного путевого хозяйства Белорусского вокзала, у нас все-таки получалось. Вернувшись в казармы, мы умывались, завтракали и отправлялись на занятия.
Потом дежурства стали не просто прогулками по обезлюдевшим улицам и площадям, а частыми столкновениями с мародерами, паникерами, мелкими и крупными ворами и воришками... 

Сталинград

...Степь в Сталинграде изрезана оврагами-балками. В одной из них, балке «Хуторная», мы обосновались надолго в боевых порядках 66-й и 1-й Гвардейской армий. У всех было настроение тревожное от неполной информации о ходе боев. Лето 1942 года было невероятно жарким и сухим, ни ветерка, ни дождика. Как назло погода была летная почти беспрерывно. Господство в воздухе было на стороне врага. В артиллерийских дуэлях чаще победителями были наши ствольники, а мы, ракетчики, в какой-то мере восполняли отсутствие достаточной авиации. За эти 200 дней сражений от конца июля и до 2 февраля мы теряли в среднем только убитыми более 5 тысяч солдат и офицеров в сутки.

В августе меня приняли в члены партии из кандидатов, на этом же партсобрании вручили награду – карманные часы с надписью и подписью Жукова. Потом назначили командиром батареи 336-го Гвардейского дивизиона майора Галихайдарова. Мне было тогда 19 лет. Ночью, когда солдаты засыпали прямо на боевых местах, мы нередко собирались на тридцать-сорок минут, отрывая их от сна, чтобы передохнуть, выпить остатки, у кого они сохранились во флягах, и... пели втихаря полюбившиеся песни из репертуара Утесова, Козина, Шульженко. А потом мечтали о Победе.

Какой же восторг царил в войсках 19 ноября 1942 года, когда фланги немцев с двух сторон были нами прорваны и огромная армия фашистов оказалась в котле! Второго февраля прозвучала, наконец, команда о прекращении огня. Немцы капитулировали, сдались в плен. По-настоящему мы поняли свою Победу, когда эшелонами полк был доставлен в Москву на переформировку, когда москвичи встречали нас приветственными криками и рукопожатиями. 

Операция «Багратион»

Операция «Багратион» была разработана Генеральным штабом Советской Армии для освобождения Белоруссии от затянувшейся фашистской оккупации. Начало ее пришлось на вторую половину 1944 года.

В штабе фронта я получил назначение на должность командира 1-й батареи 4-го дивизиона 24-й Гвардейской бригады под командованием гвардии полковника Горохова. Бригада наша находилась в оперативном подчинении 11-й Гвардейской армии генерала Галицкого, бывшей 16-й, державшей оборону на подступах к Москве в самые критические дни конца сорок первого, и перешедшая в наступление, за что удостоилась звания гвардейской. Когда я был еще курсантом, мне в составе курсантского артдивизиона довелось повоевать в той легендарной обороне Москвы именно в полосе обороны этой армии.

По ночам мы выдвигались из второго эшелона для оборудования наступательного плацдарма, огневых позиций, инженерных фортификаций, а днем на виду у противника возвращались на свою базу, демонстрируя переброску войск в другие районы. Оставленные на весь день командиры взводов управления и разведчики подробно изучали систему обороны врага, основные огневые точки, их оснащенность; готовили исходные данные для огневого поражения всей этой системы обороны и заносили в журналы.

Солдаты, сержанты к середине июля валились с ног от усталости, а офицеры среднего звена почти поголовно страдали от бессонницы. Ночью мы активно работали, а днем, уложив подразделения на отдых, занимались массой хозяйственных дел, документацией. А когда, наконец, я ложился поспать, сон не приходил, голова продолжала работать, бессвязно, но назойливо...

Четыре дня длилась жесточайшая битва за пролом в обороне фашистов. Четыре дня штурмовая авиация, ракетные войска, артиллерийские и минометные части обрабатывали не только передний край, но и глубоко эшелонированную оборону немцев. Стрелковым подразделениям приказано было переходить в атаку, предварительно удостоверившись в подавлении огневых точек. Только один залп батареи нашей бригады отправлял на головы неприятеля 64 снаряда.

За эти дни артиллерийского наступления одной моей батареей было произведено более двух десятков залпов. Рядом с нами трудились батареи ствольной артиллерии от 75- до 152-миллиметровых орудий, а чуть впереди из укрытий били по врагу самоходки 8?го мотострелкового корпуса. Грохот стоял невообразимый! В сторону немцев летели не только снаряды – от воинов неслись проклятия и обещания возмездия, заслуженной кары.

Когда мы освобождали сотни населенных пунктов, была опубликована армейская информационная сводка, из которой мы узнали, что за все дни битвы за прорыв фронта обороны 11-я Гвардейская армия потеряла убитыми менее десяти человек!

И еще об одном нужно рассказать. Уцелевшие мирные жители – изможденные женщины, немощные старики, дети с сияющими глазами, вышедшие из лесов подпольщики и партизаны – стояли по обочинам главной магистрали Москва – Брест, вдоль своих сожженных деревень и поселков, со слезами тихой радости совали в руки солдат-освободителей все, что у них осталось...

Немцы, сдавшиеся в плен, угрюмо говорили о своем горьком разочаровании, о том, что в большинстве просто стали жертвами лживой гитлеровской агитации. Некоторые, не обнаружив мстительной жестокости у русских солдат, о которой в крикливых речах предупреждал Геббельс, готовы были оказать нам любую услугу.

Одного пожилого ефрейтора задержать довелось мне, когда я со старшиной батареи Устименко уже в сумерках обходил расположение части и посты охранения. Ефрейтор (если память мне не изменяет, его звали Рудольф) оказался автомехаником. Перед отправкой на сборный пункт военнопленных он совместно с нашими шоферами проверил исправность имеющихся у нас трофейных автомашин и привел их в полный порядок.

Тюрьма И... ПОБЕДА

Ратный труд требовал полной самоотдачи. Но я уже знал наверняка, что меня ждет арест, нелепое обвинение, военный трибунал. По письменному доносу парторга дивизиона младшего лейтенанта Китаева меня обвинили в какой-то агитации, якобы антисоветской, исключили из партии.

Последовал арест по раз и навсегда установленному сценарию. Суд длился менее десяти минут, конвоировавший меня сержант даже не успел выкурить за дверью трибунала самокрутку.

– Ты должен благодарить контрразведчиков, – сказал мне с улыбкой капитан Новоселов, участвовавший в допросе. – Последние недели сражений будут предельно жестокими, жертвы будут немалые, а погибать в самые последние дни войны обидно и нелепо. А для тебя война кончилась.

Потом он посуровел, стер с лица улыбку и сказал неожиданно строго, чтобы я впредь не болтал лишнего.

По дороге из Кенигсберга в Инстенбург, где находилась тюрьма, я снял с себя недавно сшитую фронтовым умельцем нарядную офицерскую шинель, отдал ее сержанту-конвоиру, взяв взамен его солдатскую, более приспособленную к предстоящим событиям...

В сравнительно небольшой камере, порог которой я переступил, располагалось более сорока заключенных. Один из них встал и подошел ко мне. Пристально оглядев меня прищуренным взглядом, он спросил – не из Ярославля ли я, не учился ли в тридцать седьмой школе в 10В. Я оторопело смотрел на него, постепенно сбрасывая с себя оцепенелость. В памяти предстала школа, мальчишки – одноклассники и Аркадий Головушкин по кличке Баркас. Он учился на класс старше меня, был выпускником еще тридцать девятого года, но успел уже дважды отсидеть по «малолетке». Вспомнил я и Николку Дерябина, начинающего воришку, учившегося двумя классами младше меня, верного его «шестерку». Никаких особых чувств, кроме недоумения, у меня не возникло, когда я увидел перед собой глуповатое, почти мальчишеское лицо Дерябина, с неизменной «фиксой» во рту, фартовое отличие преуспевающего вора. Однако это не помешало ему потребовать от возлежащих на нарах раздвинуться, освобождая для меня место рядом с ним.

Кстати, с Николкой я впоследствии встречался в Воркуте, но это уже другой рассказ. А пока он взял меня под защиту от всяких внутрикамерных разборок.

…Однажды в начале ночи, когда еще не наступил глубокий сон, вдруг раздался оглушительный грохот. Он с каждой минутой набирал силу, сопровождаемый озарением всего небосвода, словно часы заработали вспять и день снова вернулся. Обитатели камеры испуганно вскочили. Почти всем удалось взобраться на нары и застыть, тесно прижавшись друг к другу, глядя в зарешеченные окна под самым потолком. Сразу в головы людей, еще не отошедших от сна, пришла шальная мысль, что на тюрьму напали какие-то силы, чтобы освободить несчастных узников. Но я смотрел на осветительные ракеты, начисто стершие ночь, на бесконечные разрывы всех видов артиллерийских снарядов, на разноцветные трассы крупнокалиберных пуль; слушал грохот орудий, хлопки ручного стрелкового оружия, стрекот автоматов и тявканье пулеметов – и начал догадываться, что это был салют. Уже потом в камеру вошли дежурные охранники и сообщили о капитуляции Германии, о конце проклятой войны.

***

А дальше был новый этап, Воркутлаг, долгая работа на Севере, реабилитация, возвращение в Ярославль… Была огромная жизнь. В год своего 97-летия Михаил Пеймер продолжает дарить нам радость общения с ним – удивительным человеком, повторившим судьбу сотен тысяч ребят, юношей, мужчин своего поколения, победивших фашизм, отстроивших страну. Низкий поклон Вам, дорогой наш автор, дорогой наш Михаил Николаевич!

Первую часть книги Михаила Пеймера читайте на нашем сайте 9 Мая.