Последние из мологжан

12 августа старики, детьми покидавшие легендарную Мологу, отправились по Рыбинскому водохранилищу к месту, где на дне уже более 70 лет покоится город их юности.

«Русская Атлантида вновь на поверхности!», «Град Китеж показался из-под воды», «Впервые в истории!», «Впервые за 20 лет!» – накануне традиционной ежегодной поездки «Землячества мологжан» местные и федеральные СМИ взорвались сенсационными заголовками. Все наперебой утверждали, что из-за нынешнего маловодья появилась возможность прогуляться по улицам затопленной при строительстве Рыбинской ГЭС Мологи. «СК» отправился в путь вместе с мологжанами, но не в надежде увидеть «купола над водой», а с желанием понять, почему эти люди, когда-то разъехавшиеся по разным городам Ярославской области, продолжают жить в Мологе.

На абордаж!

– Так, спокойно, спокойно! Какое у вас издание? А у вас? Минуточку. Мы не можем всех пустить, вы это понимаете? Капитан не возьмет столько народу! Безопасность ведь! – председатель общественной организации «Землячество мологжан» Марина Сивушкина пытается сдержать напор местных и федеральных журналистов, слетевшихся к скромному рыбинскому причалу буквально со всей России. – Знали бы, что в этом году будет такое твориться, придумали бы аккредитацию.

Перед пароходиком репортеры уже осаждают мологжан: «Как думаете, город всплыл? Это какой-то знак?» Мологжане не против. Почти у каждого с собой пачка старинных фотографий, писем, собственных воспоминаний. Дрожащими, непослушными пальцами и с почти детской радостью они демонстрируют свои реликвии всем желающим.

– Вот брат Рома, сестра Лида, а посередине, в колясочке, я, довольная, радостная, видите? Это мы в нашем огородике, 1938 год, – кокетливая шляпка, слова нараспев, учитель и поэтесса Нина Заварина из Рыбинска рассказывает о своей Мологе. – Мы переселились, когда мне пошел второй год. А жили до этого на улице Коммунистической, это третья от набережной. Домик был такой красивый, сад яблоневый, папа любил им заниматься. А до этого он маме моей письма с Первой мировой писал, это вообще история: «Милая Лидочка, благодарю за вашу ко мне любовь и неоставление». Не-ос-тав-ле-ние! Понимаете, какое слово?..

– Но получается, вы-то Мологу не помните, это для ваших родителей был родной город…

– Ну как же, что вы? Молога – это моя родина. Думая о ней, я хочу вспоминать свою семью. Крепкая, дружная семья была. Молога и семья для меня нераздельны.

Город-сказка, город-мечта

Тем временем объявляют о посадке. Все не торопясь рассаживаются, распаковывают сумки со снедью – дорога дальняя, 5 часов, да и традиция такая: выпить, закусить, помянуть. Последние из коренных мологжан, их дети, внуки, правнуки, родные тех из жителей, кого уже нет в живых, ходят от столика к столику, жмут руки, хлопают по плечу, радостно сжимают друг друга в объятиях. Как родственники после долгой разлуки. Да в общем-то так оно и есть. Эти люди давно считают себя родными, веря, что преданность Мологе объединяет сильнее, чем иных – кровные узы.

– Видите, у окошка сидит? Это Мария Кувшинникова. Невеста моего брата была. Я им записочки носил о любовных встречах, в 1937 – 1939 годах, они в одном классе в Мологе учились, – озорно улыбается Николай Новотельнов. 

Он в Рыбинском районе человек известный: герой ВОВ, дошел до Берлина, потом много лет работал в сельском хозяйстве, возглавлял «Землячество мологжан». Это все было в одной жизни, а в другой – детские игры и звонкий смех приятелей, первая любовь, катание со снежных гор зимой, прозрачная вода реки Мологи летом…

– Бывает, нырнешь, откроешь глаза, а там все как на ладони: ракушки, рыбки плавают, а вверху приятели ногами по воде машут, – мечтательно произносит Николай Михайлович и смотрит на рябь Рыбинского водохранилища – вода там мутная и зеленая. 

Где купола?

И вот, вызванная к жизни воспоминаниями, на горизонте показалась и сама легендарная Молога. Ну как Молога? Как показалась? Небольшая полоска суши с камнями – вот и все, что удалось увидеть жаждущим журналистам.

– А где купола?! Где дома?! – разочарованно вздыхает одна московская журналистка, ее коллега обреченно пожимает плечами. 

Конечно, никаких куполов там быть не могло, не секрет, что церкви и дома взрывали или ломали перед затоплением. Тем не менее на месте, которое показалось из воды, действительно стоял храм.

– Тут у меня все про семью, про Мологу, здесь и карта имеется, судоходная, вот, смотрите, по ней и выясним, – военный переводчик на пенсии Герман Москалев бережно передает мне в руки самодельную книжку. 

Расположившись на верхней палубе, мы листаем набранные на печатной машинке воспоминания, фотографии родных и кропотливо перерисованные судоходные карты, карты подводного города. 

– Вот это высокое место, здесь уровень воды обычно небольшой – 2,5 – 2 метра. Тут и был Богоявленский собор, чуть дальше – Воскресенский, а вон там, через Долгий ручей, – дедов дом. Красавец Богоявленский храм вообще долго стоял. Сначала его начали разбирать, но он не поддавался, удалось снести только купол. Летом 1940-го приехали минеры, оцепили площадь, и скоро раздался взрыв. 

Кладовщик

– Но, знаете, моя детская душа воспринимала Мологу, мологское лето как сплошной праздник, – по-мальчишески щурится на солнце Герман Васильевич. – Город стоял на песчаном грунте, все очень быстро сохло, и грязи в городе никогда не было. Поэтому за лужами от летних дождей мы буквально охотились, – только ливень закончится, и мы с ребятами босиком по ним! Какое удовольствие! А я еще любил таскать у дедушки инструменты, доски и мастерить что-нибудь во дворе. За это он беззлобно называл меня кладовщиком и рукосуем. А однажды вот клад решил закопать – яму вырыл, туда всякое детское барахло: велосипед поломанный, игрушки какие-то. Говорю друзьям Карпухе и Рудику Блохе: потомки откопают и порадуются!.. Потомки… порадуются… да…

Души усопших

Пароход остановился над центром Мологи, и священник начал панихиду на нижней палубе. 

–  Думаете, рапорт лейтенанта НКВД, где говорится, что 294 жителя пожелали добровольно «уйти из жизни со своим скарбом», фальшивый? – спрашиваю у Германа Васильевича. – Все говорят, вранье. Да и уровень воды поднимался с 1941 года целых 6 лет.

– Ну, Молога-то на момент затопления пустая была, это совершенно точно, – рассуждает Москалев. – Я так думаю, это были одинокие старики и инвалиды из бедных деревень, которым некуда было деваться. Они не получали пенсий, и дома престарелых от них отказывались. Люди оставались в пустых гнилых домах без средств к существованию. Наверное, они действительно погибли…

– Упокой, Господи, души усопших рабов твоих… – проносится над водой голос священника.

Мы – дома

Новотельному, единственному из мологжан, довелось в этот раз ступить на родную землю. На катере ГИМС вместе с журналистами он отправился на отмель, где когда-то, вероятней всего, стоял Богоявленский храм:

– В другие годы вода понижалась и гораздо больше, – вспоминает Николай Михайлович. – Впервые после затопления Молога вышла на поверхность в 1972 году. На кладбище еще были целы могилы и памятники моих предков. Потом Молога появилась в начале 90-х ХХ века и стояла сухая уже года два. На земле даже начал расти кустарник, иван-чай пошел. Мы каждый год туда ходили, по кучке кирпича от печки я определял, где стоял мой дом. 

– Щемящее, наверное, чувство…

– Да. Но и радостное одновременно! Мы – дома.

Вспомни о хорошем

После панихиды, молитвы и спуска венка на воду началось застолье со всеми сопутствующими – веселье, громкий смех и даже песни под баян. Батюшка был недоволен и ушел на нос парохода. Что за танцы на костях? Но мологжане искренне не понимали, за что их осуждают. Для них каждая такая встреча – огромная, ни с чем не сравнимая радость. Забыли ли они о горьких страницах мологской летописи? Или о том, что происходило в 20 – 30-х годах при советской власти? Конечно, нет. И если их попросить, они расскажут. Герман Васильевич – о том, как дедушка вскоре после переселения умер от недоедания в новом доме, с трудом купленном на компенсацию, но таком холодном и сыром. А еще зачитает статью своего отца Василия Москалева, тот, кстати, долгое время писал в «Северном рабочем». Там про то, как раскулачивали Афанасьевский монастырь, как превращали церкви в кинотеатры и выводили на чистую воду приспособленцев в рясах. Герман Васильевич скажет, что гордится своим отцом. И тихо добавит: он под псевдонимом писал.

Мария Кувшинникова расскажет, что не испытала тягот переселенцев, ей не пришлось разбирать дом по бревнышкам. Просто не было у нее дома. Отца раскулачили и арестовали, дом конфисковали. А в 1934-м умерла мама. Но заплачет Мария Николаевна лишь тогда, когда вспомнит, как отбирали животных. И как любимая мамина лошадь ночью вернулась домой и билась лбом в дверь. Увидев на пороге хозяйку, положила голову ей на плечо и… заплакала. Огромными такими слезами, похожими на горошины. 

Николай Новотельнов поделится: его отца-инженера арестовали в Мологе по 58-й статье, потом он умер в Магадане, а старший брат, жених Маши Кувшинниковой, навсегда пропал на полях Великой Отечественной.

Конечно, не была жизнь в Мологе таким бесконечным солнечным праздником, ореол которого становится ярче год от года. Но жители Мологи хотят вспоминать хорошее. А те, кто ее никогда не видел, хотят мечтать. Ведь это так важно – быть частью одной большой и светлой мечты. Молога, в которую они переселились уже раз и навсегда, – это процветающий город с добрыми и счастливыми людьми, пышными садами, прозрачной рекой, дурманящими ароматами трав, смехом друзей и любовными записками под партой. Это то место, где «мама молодая и отец живой»…

Вместо послесловия

Песни не стихали до самого Рыбинска. Особой популярностью пользовалась мологжанка Тамара Карамышева, затмившая даже разухабистого баяниста. Частушки, русские народные, романсы – неиссякаемая программа, недаром хоровик. А собравшиеся все не унимались.

– Тамара Николаевна, спойте еще! Просим! Что-нибудь веселое! 

– Ох, ну я уж все спела вроде, – машет рукой Тамара Николаевна. – Ну вот, разве что это: 

«Покажите мне такие города, 
Где любовь живет, а может быть, жила. 
Добегу, домчусь, доеду, 
А коль упущу из виду, 
То не затаю обиду…».

Фото Сергея Белякова и Анны Коузовой