Маргарита ПОНОМАРЕВА. Время женщин. Женский исторический роман на материале творчества Ирины Грицук-Галицкой

© М. В. Пономарева, 2011

Время женщин

Женский исторический роман

на материале творчества Ирины Грицук-Галицкой

«Есть женщины в русских селеньях…» — так сказал в позапрошлом веке великий ярославский поэт. И ему сразу поверили, потому что легенды и устные рассказы о великих княгинях, воительницах и готовых на подвиг матерях и женах всегда были популярны на Руси. Достаточно вспомнить имена княгини Ольги, Анны Романовны (жена Владимира), Анны Ярославны (дочь Ярослава Мудрого, выданная замуж за короля Франции Генриха), княжны Добродеи-Зои (автор первого в истории врачевания медицинского трактата, написанного женщиной), Марфы Борецкой, Елизаветы Петровны, Катерины II (немка по происхождению, она сумела стать Великой императрицей) и т. д. Не менее известны имена Натальи Долгорукой, поехавшей вслед за мужем в ссылку в Сибирь, декабристок Е. Трубецкой и М. Волконской, совершивших тот же нравственный подвиг, аристократок Е. Будберг и А. Травиной, Е. Бакуниной и Е. Хитрово (внучатые племянницы М. Кутузова), самозабвенно трудившихся в госпиталях. Да мало ли еще известных и незаслуженно забытых женских имен можно вспомнить! Как отмечает доктор исторических наук, профессор Института этнологии и антропологии РАН Н. Л. Пушкарева: «Мы видим в десятивековой истории нашего Отечества не только тех, кто были хранительницами домашнего очага, матерями и женами, но правительниц и летописиц, умных собеседниц и дальновидных дипломаток, бунтарок и щедрых меценаток. Исторические силуэты их порою ярки, а порою бледны из-за недостатка сохранившихся источников, но каждая женская судьба величественна и самобытна. Своими биографиями — и обычными, и нетипичными — они способствовали становлению феномена русской женской личности, которая стала в XX веке настоящей первооткрывательницей нового мира…».

И все-таки феномен женщины в истории пока еще мало освещен в художественной исторической прозе. Конечно, можно вспомнить повесть Н. М. Карамзина «Марфа-посадница», романы Д. Л. Мордовцева «Великий раскол» (образ царевны Софьи), Г. П. Данилевского «Княжна Тараканова», А. Ладинского «Ярославна, королева Франции», В. Пановой «Сказание об Ольге», В. Пикуля «Фаворит» (образ Екатерины II), Б. Васильева «Ольга, королева русов» и др. И все-таки история остается по преимуществу «мужской».

Казалось бы, кто может лучше сказать о женщине, чем женщина? На сегодняшний день словосочетание «женский исторический роман» уже никого не удивит, так как количество подобных произведений растет неуклонно. Читателям в большей или меньшей степени известны имена Анны Малышевой, Натальи Павлищевой, Екатерины Чижовой, Елены Чудиновой, Эльвиры Барякиной, Елены Хаецкой, Натальи Гавриленко, Нины Молевой, Валентины Мельниковой и др. И хотя тематика их исторических романов разнообразна, тем не менее очевидны многие общие черты: в центре внимания писательниц оказываются в основном события отечественной средневековой истории, главным героем исторического романа является женщина, существенную роль играет любовный сюжет. Любовь становится главной силой, управляющей миром, а потому и главными темами выступают темы семьи, дома, матери, детства и т. д.

Кроме собственно исторического романа, в творчестве писательниц представлены такие разновидности исторического повествования, как исторический детектив («Чужак», «Светорада янтарная», «Королева в придачу» — исторические приключенческие романы из серии «Нормандская легенда» Натальи Гавриленко, пишущей под псевдонимами Наталья Образцова и Симона Вилар) и исторический любовный роман. На историческом материале написан (в соавторстве с автором триллеров Анатолием Ковалевым) и вышедший в 2010 г. роман Анны Малышевой «Авантюристка. Потерявшая имя», героями которого стали Александр I, Николай I, Бенкендорф, московский губернатор Ростопчин.

Несмотря на то, что общий уровень подобных романов невысок, есть среди них и исключения: в 2009 г. лауреатом литературной премии «Русский Букер» был признан исторический роман «Время женщин» петербургской писательницы Екатерины Чижовой (его действие разворачивается в начале 1960-х гг. в ленинградской коммуналке). Елена Хаецкая — обладатель 4 литературных премий в области фантастики: «Странник» (1998), «Бронзовая улитка» (1998), «Большой Зилант» (2000), «Меч Руматы» (2003).

Таким образом, действительно можно говорить о «гендерномотивированном женском коллективном сознании». Литературовед и критик Т. А. Ровенская, защитившая первую в России диссертацию, посвященную современному женскому литературному творчеству, пишет: «Выступая как говорящий субъект творчества и осознанно опираясь на гендерный опыт, женщина-писательница, с одной стороны, на-

рушает свой социомифологизированный образ, с другой, воспроизводит окружающий мир, оперируя своим собственным видением его. Иными словами, он становится объектом ее конструирования и мифологизации».

* * *

Ирина Алексеевна Грицук-Галицкая, наверное, единственная ярославская писательница, которая постоянно обращается к историческому материалу. Она автор романа «Александр Невский — триста лет рабства», трилогии «Волнующие красотой» («Велесовы внуки», «Любовь и смерть Батыя», «Хан Федор Чермный»), которая создавалась в преддверии празднования 1000-летия города Ярославля и посвящена, по определению автора, русским женщинам XIII века. Она же автор «Мерянского романа», в котором предлагает собственную интерпретацию основания города Ярославля.

Самой обширной по материалу, конечно же, стала трилогия «Волнующие красотой», художественное пространство которой воистину безгранично: действие переносится то в Булгарию, то в Венгрию, то в Золотую Орду, не говоря уже о русских городах — Ярославле, Ростове, Новгороде, Рязани, Суздале и т. д. Столь широкое пространство заявлено писательницей уже в самом начале произведения, а потом по ходу развертывания сюжета прописывается все более детально, и не только благодаря перенесению действия во все новые локусы, но и за счет многочисленных рассказов и воспоминаний героев, пояснений повествователя и его исторических отступлений.

Так, едва появившись в романе, отец Федор рассказывает Бродьке о том, как великий князь владимирский Всеволод Большое Гнездо назначал уделы своим сыновьям, затем о некоторых событиях из жизни суздальского князя Ярослава — о его «потехе» с новгородскими жителями, о так называемой Липицкой битве с другими русскими князьями — Константином, Мстиславом и Владимиром Псковским. До этого момента Ярослав в романе представал как оставшийся старшим князь, думающий постоянно о единении русских земель, так как все это время он был показан нам с точки зрения Василия — искренне восхищавшегося им. И только слова матери Василия — Марии Ольговны о том, что он «и малого отряда не отрядил в помощь брату Юрию» для борьбы с татарами, открывают нам его личность с другой стороны. В рассказе же отца Федора князь Ярослав, которого он сам определяет как «немудрого», становится практически отрицательным героем — изменяет жене, устраивает потеху с новгородцами, не пропуская в город ни людей, ни обозы с товарами, в финале оказывается в центре семейной ссоры, переросшей в кровопролитную битву. Оценка этих действий князя дана и обычным холопом Бродькой:

«…получается: русские на русских ратью идут и клянутся убивать русских!»; «Отче, получается, князья свои дела урядили, а народу сколько погубили! Разве Бог им на то благоволение свое дает?».

При этом нельзя сказать, что роман перенасыщен историческими фактами, ссылками на летописные источники. Писательница как будто «сверху» оглядывает создаваемое ею историческое полотно и отбирает только наиболее известные факты. Почти во всех летописях есть упоминания о пире братьев в шатре или речах осторожного боярина Творимира — о них говорится и в романе, но так же скупо, констатирующе, как и в летописи. Часть же менее известных подробностей, например, о хвастовстве Ратибора, обещавшего седлами закидать Ростиславичей, или о речи одного из бояр Юрия Всеволодовича, говорившего «Не было того ни при прадедехъ, ни при дедех, ни при отьце вашемъ, оже бы кто вшелъ ратью в силную землю Суздальскую, оже вышелъ целъ», в тексте опускается.

Летописцы сообщают много интересных фактов о составе и количестве войск с обеих сторон, количестве стягов и т. д., в романе же приводится только одна подробность — количество погибших суздальцев (9 233). Заметим, что в летописи такой точной цифры, конечно же, нет: тверская летопись говорит о «множестве избитых, ум человеческий не может представить, не только на побоище груды мертвых, но и по многим местам лежали тела…», «И тако за грехы наша Богъ въложи недоумение въ нас, и погыбе много бещисла людии; и бысть въпль и плачь и печяль по городомъ и по селомъ». Понятно, что такая предельная точность (количество погибших) придает убедительность словам отца Федора, который сам участвовал в этой битве и, конечно же, хоронил погибших, но вполне возможно, что он сам придумал ее, чтобы поразить воображение Бродьки — хотя он и не преувеличивает исторические данные (историки говорят о 21 000 воинов, бившихся на стороне Всеволодовичей).

Надо также отметить и то, что в романе происходит своеобразная «подмена» причин-но-следственных отношений между историческими событиями. Отец Федор так объясняет причину действий князя Ярослава: «Женился он, а не прошло и года, как охладел Ярослав к молодой жене и окружил себя наложницами. Княгиня его в Новгород к отцу, князю Мстиславу, посылает гонца своего и пишет батюшке, чтоб забрал он ее от мужа неверного. А Ярослав взял да перекрыл пути на Новгород… тешился. Сам, почитай, родной брат великого князя Георгия. Ему никто не указ». Между тем очевидно, что важнейшими причинами Липицкой битвы были не ссора князя с женой, а давняя вражда новгородцев и владимирских князей, а также усобица между самими владимиро-суздальскими князьями. Этот комплекс причин понятен внимательному читателю, но героями «проговариваются» только более частные мотивы действий князей, которые скорее можно назвать поводами, но, с другой стороны, они и более очевидны для участника событий.

Те же черты — изложение не всех исторических фактов, новая детерминированность событий, «облегченность» исторических описательных вставок и в то же время «гасящий» ее эпический размах — характерны и для рассказа об отношениях между татарскими князьями: он начинается с Чингисхана, охарактеризованы старшие его сыновья (Джучи, Чагатай, Угедей), есть упоминания о женах (Борте, Хулан-хатун), приводятся формулировки законов из Ясы Чингисхана, но часть фактов (например, о покорении Чингисханом Северного Китая, о его реформах, даже о его имени — Темуджин) опущена. Поведение же татаро-монгольских правителей во многом определяется их отношениями с женщинами. Так, подробно рассматривается версия о том, что Джучи — незаконнорожденный сын, так как мать его Борте, старшая супруга Чингисхана, в молодости была похищена племенем меркитов, Джучи же родился после ее возвращения из плена (историки тоже считают, что есть серьезные основания для того, чтобы считать, что настоящим отцом Джучи был меркитский нойон Чильгир-Бохо).

Изменение характера причинно-следст-венных отношений между событиями обосновано самой идеей произведения, необходимостью установления в нем собственно романных связей между событиями. В самом названии произведения мы видим отсылку к книге Л. Н. Гумилева «Древняя Русь и Вели-

кая степь», где в главе о забвении монголами древних обычаев рассказывается история хана керантов Маркуза и его жены Кутуктай-херикун (ее имя и переводится как «волнующая своей красотой»), которая отомстила за смерть мужа, убив вероломно на пиру несколько князей.

Однако если поведение героини этой легенды ничем не отличается от нравов того времени, ярославская писательница, описывая события русской истории, последовательно противопоставляет женщин — русских княгинь, булгарскую воительницу, мерянку Верлиоку — мужчинам. Она опускает рассказ о том, как русские князья управляют своими землями, но подробно говорит о княжеских потехах, об отношениях с женами и наложницами. Не только Батый, но и русские князья восхищаются красотой и силой их духа, в чем-то для них непостижимой: воительница Самарканда, зная, что все жены, выгнанные воинами хана Джучи нагими в поле, обречены на смерть, сначала отчаянно рубится с татарами, а потом убивает тех женщин, что находятся рядом с ней — тем самым даруя им легкую смерть; жена рязанского князя Федора отважно кидается с крыши терема с сыном на руках, зная, что Батый прельстился ее красотой. Не побоявшись мести Ярослава, Марина Ольговна, вдова ярославского князя Всеволода, дает нелестную, но справедливую оценку поведения князя: «Видит Бог, что у меня была своя корысть. Великим князем захотел быть, смерти брата жаждал… Тризну справили, а тело брата больше года в Ростове лежит… Вот что я тебе скажу, будет у тебя нужда в воях, в Ярославль за подмогой не посылай! Не будет моего благословения».

Да и управлять своими землями русские князья без княгинь не могут. Достаточно вспомнить ростовскую княгиню Марию Михайловну, спасшую и детей, и княжеское добро от татар в лесах: «В заботах о восстановлении города из пепла проходили дни княгини Марии Михайловны». На фоне нравственных подвигов этих женщин почти теряются «деяния» князей, постоянно ссорящихся, а то и предающих друг друга, подвластных всем возможным искушениям, постоянно грешащих на страницах романа, а потом замаливающих свои грехи. Ответственность — перед семьей, родом, жителями княжества, русской землей — с точки зрения писательницы, черта, характеризующая в XIII веке скорее женщин.

Перед нами действительно женский исторический роман: и потому, что авторское сознание можно охарактеризовать как ризоматическое (Жиль Делёз характеризует этот тип через отсутствие четкой структурированности), что вообще свойственно для феминной литературы. Грицук-Галицкая вроде бы и старается упорядочить разнообразный фактический исторический материал через реализацию сверхидеи Женского начала (определяя тем самым отличие русских князей от татар; один из героев даже скажет, что русские сильны тем, что любят землю, это дает им силы). Она близка к тому, чтобы сформулировать еще одну причину татаро-монгольского нашествия — это «очарование» татар красотой русских женщин. Кроме того, писательница показывает, что грехи человеческие всегда искупают женщины, Богородица.

И все-таки художественное пространство романа открытое, текучее, изменяющееся, с трудом поддающееся какому-то структурированию. Герои все время оказываются за пределами дома, вне семьи и родной земли. Такое ощущение, что перед нами бескрайняя степь, хотя действие часто происходит и в городе, но герои постоянно бегут за его пределы, на волю: мечется между Ростовом и Ярославлем Бродька, бегут из Ярославля в разное время Верлиока и отец Федор. Как будто всё на Руси двинулось в путь. Можно выделить даже несколько ведущих разнонаправленных векторов, ведущих, например, татар на Русь и в Европу, как завещали им предки. В их желании завоевать новые земли есть и историческ