Матросы на зебрах

Ностальгирующее телевидение. Предлагаю новый вариант толкования аббревиатуры НТВ, причём далеко не худший, если сравнивать с надоедливой и уже не пугающей агрессивностью реально существующего канала, названного такими буквами. Предмет наблюдений последних недель – ностальгия по времени, по образу жизни, по людям.

Были ли 40 с лишним лет назад сахар слаще, а дождь мокрее? Вряд ли.

А вот шутки были не то чтобы острее, они были в принципе другими. «Будем стреляться на брудершафт», – провозгласил блистательный капитан рижской команды КВН, хватая ташкентского капитана под руку и решительно утаскивая его в свой уголок сцены.

И принцип жизни был другой. Не «хватай, что попадётся в Интернете», а «отвергаешь – предлагай». Ибо все тексты домашних заданий (которые готовились за сутки, а не за месяцы до игры), все реплики, звучавшие непосредственно в момент игры, сочиняли на самом деле члены команд. И делились команды на «мозговой центр» и «самодеятельность», то есть на тех, кто сочинял и нёс на себе груз игры как таковой, и на тех, кто мог спеть, сплясать, сделать сальто, короче – припорошить игру развлекательными интермедиями.

КВН – своего рода образ жизни, где клуб – это не скромное заведение с кружками и киносеансами, а место сбора избранных. Наподобие знаменитых британских клубов, где собирались аристократы, где фейс-контроль отмечал чужих, да и чужие туда даже не приближались.

Такой же образ жизни предстал на ТВ у ткачихи, которую сегодня возвели в ранг Екатерины Третьей. В меру погруженный в посуду, квартиры, мебель и в меру разжиженный понятными объятиями-изменами, в меру приперченный шепелявостью, лысинами, акцентом партийных вождей, подкладными плечами женских платьев и раритетными автомобилями. Беспомощная (Фурцева в молодости) и трогательно-жёсткая (Фурцева взрослая) актёрская пара получила максимально достойное актёрское же обрамление: это и Виктор Сухоруков-Хрущёв, вовсе лишённый суетливого хам­ства, то задумчивый, то едва ли не мучительно сомневающийся; это и Сергей Юрский-Пастернак, с необычной для актёра причёской «наискосок», с лучшим, что мог сделать актёр в такой непрописанной и всего лишь вставленной в фильм роли, – молчанием.

Ностальгия – всегда прибежище бытовых мифов. В данном случае – о женственной и не по статусу умной Фурцевой. Куда этой ностальгии до привычной в годы министерского правления Фурцевой (повторю, бывшая ткачиха – министр культуры, «хозяйка» МХАТа и Большого театра с десятками народных артистов СССР, посетительница вернисажей художников, чьи имена была не в силах произнести) её клички, пренебрежительной, почти ласковой – Катька. До известного убеждения руководителей театров, оркестров, киностудий: надо, минуя все промежуточные инстанции, забежать к ней, улыбнуться, покаяться, попечалиться, и вопрос будет решён! Недаром появляется в короткой сценке сын выдающегося основателя театра «Современник» Олега Ефремова Михаил (разумеется, в роли отца): напоминание о всепрощающем отношении министерши к этому нежёсткому противнику официоза. Да, он мог улыбнуться – как принято считать, обезоруживающе, попросить разрешения на увольнение кучи артистов, получить отказ, примириться, выпросить за это разрешение на постановку какой-нибудь запрещённой «Медной бабушки», поторговаться, опять получить отказ (мол, нельзя нашего национального гения Пушкина играть этому «уродцу» Ролану Быкову), согласиться самому, длинному и нескладному, играть роль низкорослого поэта… И попросить разрешение хоть изредка играть в кино «роль маленькую, но по возможности главную».

Ностальгия по прошлой, прошедшей и почти уже ушедшей жизни разлилась по телеэфиру. Ностальгия по невкусной еде, по некрасивой одежде, по непреодолимым запретам и несбывшимся надеждам. Ностальгия по – да-да! – смешным когда-то шуткам, утратившим прелесть в силу того, что появились вкусная еда и если не красивая, то качественная одежда, отменились запреты, а надежды стали сбываться едва ли не раньше, чем рождается мысль о них. И апофеозом такого ностальгического всплеска, видимо, планировался юбилей Александра Маслякова. По Первому каналу показали фильм о нём, о его воспитанниках (соратниках, коллегах) – от Гусмана и Якубовича до Мартиросяна и Светлакова. Фильм ласковый, на удивление беззубый, скучный, не информативный, воспроизводящий эпизоды нынешних репетиций, но не намекнувший даже на атмосферу, которая и была – КВН. Улыбающийся, на вид невероятно благополучный, совершенно не диссидентский по своему облику и образу, Масляков оказался в центре так и не рассказанных историй, так и не показанных юмористических шедевров. Жаль!

Но – добавлю и своей ностальгии. Последняя может объясняться любовью к КВНу как образу жизни, наше (многих преж­них кавээнщиков) знание его роли в превращении двух поколений (не говорю о нынешних, ставших эстрадными и телевизионными артистами) людей в успешных, умелых, решительных и непотопляемых. Из среды кавээнщиков вышли люди, которых – как тех, кто принадлежал к клубам в консервативной Англии – можно узнать по умелой коммуникации и готовности встраиваться в нетривиальные ситуации, по быстрой реакции и привычной самоиронии. Наблюдала, знала, дружила со многими такими.

Спасибо КВНу и его мягко-обаятельному, уже 70-летнему ведущему Маслякову, наши поколения знают, что такое дух команды. Дух импровизации. Дух соперничества и дух стойкости. Стремление к победе и понимание того, что этот чудный кусочек жизни – игра. Свобода слова и свобода действий. Какой «застой» из примитивных публицистических филиппик? Постоянное пребывание в тонусе, собранность, быстро принимаемые решения и способность подобно куклам-«неваляшкам» подниматься из горизонтального положения и, лихо покачиваясь, не боясь снова быть «положенными».

Вот она, моя кавээновская ностальгия: 1968 год, съёмочная площадка на Шаболовке. Прямой эфир. Капитаны, которых выбирала команда. Шутки, которые рождались тут же и которые тут же становились цитатами. Жюри в тесной ложе – легендарный журналист Ярослав Голованов и легендарный основатель КВНа Марат Гюльбекян. И мягкий, неартистический голос Маслякова – «Мы начинаем…» Начали, жили с этим мироощущением – удачного начала, взаимности, дружества, – и понимали шутки про слонов, которые вяжут, и про матросов на зебрах. Чем и отличались от всех остальных, к клубу непричастных.