Он создал институт из... «шарашки»

ИЗ ГУЛАГОВСКОЙ «ШАРАШКИ» – В ГОЛОВНОЙ НИИ СОЮЗА

В Ярославле этот красивый, яркий мужчина с курчавой головой появился в 1953 году. С женой – учительницей географии Валентиной Юльевной, двумя своими сыновьями Вадимом и Виталием, он поселился в доме № 9 оборонного завода п/я 235 на Первомай­ской улице.

– С Лазарянцем я познакомился практически в первый день его появления в институте, – вспоминает бывший начальник ведущей лаборатории, ветеран «Ярсинтеза» Ярослав Прокофьев. – При первом разговоре с Эммануилом Габриэловичем я понял, что передо мной большой эрудит в области каучуков и резин. С этого момента мы общались каждый день и вместе создавали лабораторию полимеризации и группу испытания полимеров.

Первым директором ещё не института, а оборонного (литерного) завода был офицер НКВД Анатолий Меняйло. Под его руководством гулаговская «шарашка», где выпускали антифриз для боевой техники и автомобилей, после войны постепенно трансформировалась в опытный завод с научными лабораториями. Начало им положили расконвоированные и приехавшие с Меняйло из Моск­вы учёные-политзеки. В их числе – создатель изопренового каучука, заменителя натурального, Марк Фарберов и его сокамерник по «шарашке» Михаил Богданов.

Бывший офицер Анатолий Меняйло в общении со своими умнейшими подопечными набрался-таки знаний в новой под­отрасли химии полимеров. Но для будущего института нужен был профессионал, а не дилетант. Эммануил Лазарянц стал первым гражданским директором создававшегося института.

– Это был сложившийся сорокапятилетний опытный специалист-химик, – вспоминает знакомство с Лазарянцем другой учёный НИИМСК Павел Паутов. – Он уже поработал на Ереванском заводе СК и рядовым инженером, и преподавателем университета там же в Ереване, затем исследователем центральной заводской лаборатории. Я сразу заметил его отличное знание органической химии, причём не только по своему профилю, как нередко случается в науке, а гораздо шире. Мы уважали его и как фронтовика, прошедшего всю войну, награждённого орденом Красной Звезды, медалями «За взятие Вены», «За победу над Германией». Поражало столь редкое у технических специалистов отличное знание литературы, русского и немецкого языков, безупречно грамотная русская речь. Статьи Лазарянца в газетах и деловые бумаги, письма были безукоризненны по стилистике. Остроумный, метафоричный, парадоксальный в суждениях, он был чрезвычайно интересным собеседником.

УЧЁНЫЙ КНЯЖЕСКОГО РОДА

Откуда у сына армянских крестьян Лазаревых всё это взялось? Оказывается, Лазаревы (Лазарян) – армянская дворянская семья. Родоначальник – Лазарь Назарович, переселившийся в 1747 г. из Ирана в Россию. Его сыновья: Ованес (1735 – 1801 гг.) содействовал переселению армян в Россию; Иоаким (1744 – 1826 гг.) основал армянское училище в Моск­ве, преобразованное в 1827 году в Лазаревский институт восточных языков.

– Наши дедушка с бабушкой были хотя и знатного, но обедневшего рода, самостоятельно вели крепкое крестьянское хозяйство, – рассказывает Виталий Эммануилович Лазарянц, известный в Ярославле правозащитник, бывший узник мордовских лагерей. – В двадцатые годы родители отца были вынуждены из-за реальной опасности раскулачивания уехать с Кавказа в Среднюю Азию. Их сыновья поехали дальше в Сибирь и добрались до Владивостока, где Эммануил поступил в университет.

– Учился он отлично, – добавляет старший сын Вадим, – сотрудничал в студенческой газете. Затем перевелся в Ленинградский университет, где кроме громадного увлечения химией проявился его талант редактора вузовской газеты. Вот откуда его литературные способности. Университет папа окончил перед самой войной. Наша мама окончила тот же вуз годом раньше.

– С первых дней он ушёл на фронт, – продолжает Виталий, – но не забывал о нас, заботился. Мы тогда жили в Ереване. Помню, как-то пришло извещение о посылке. Мы с мамой отправились на почту в центр города. По дороге гадали, что же прислал отец, чтобы облегчить нашу голодную жизнь в тылу? На первом месте по предположениям было сало, на втором – сухари, мать мечтала и вовсе о чём-то сказочном. И вот посылка в руках, мы приносим её домой. Но вопреки нашим ожиданиям оказалось, что отец прислал какие-то толстые книги, тщательно упакованные граммофонные пластинки и фарфоровые статуэтки. Ничего съедобного.

Таким непрактичным в быту, немножко философом, немножко романтиком Эммануил Лазарянц оставался всю жизнь.

В 1955 году уже в Ярославле за изобретение маслонаполненного каучука он был представлен к награждению Сталинской премией. Но грянул ХХ съезд КПСС, и сталин­ские награды отменили. Лазарянцу заменили весьма значительную по тем временам государственную премию орденом Ленина, к которому прилагалось и денежное вознаграждение, но более скромное. Он купил мутоновую шубу жене Валентине Юльевне, остальное распределил по четырём опытным цехам и лабораториям, которые курировал, никого не исключив, даже уборщиц.

ОТЕЦ ПОЛИТЗЕКА

Субботние семейные вечера – самые праздничные воспоминания братьев Лазарянц о жизни в Ереване. Телевизора не было. Центральные московские газеты приходили на третий день, когда о событиях все уже знали по радио. Это было время задушевных бесед, иногда прерывавшихся весёлым смехом. Эммануил помнил массу остроумных анекдотов. А по вечерам сыновья слышали треск коротковолнового «Рекорда». Отец хотел не только знать официальные газетные версии о событиях в мире, но и послушать голоса свободных радиостанций. Иметь обо всём своё мнение.

Наверное, впитанное с дет­ства стремление к объективной информации впоследствии сыграло свою роль в отважном поступке младшего сына. В ноябре 1956 года десятиклассник, лучший ученик ярослав­ской школы № 55 вышел на демонстрацию с лозунгом: «Требуем вывода советских войск из Венгрии!»

– Когда после моего ареста родителям предложили отказаться от сына, они, не задумываясь, пожертвовали и партийными билетами, и директорскими постами, – рассказывает Виталий. – Отец из директора стал заместителем, маму также лишили директорского кабинета, она стала завучем в той же школе.

Эммануил Габриэлович неоднократно приезжал к сыну в мордовские лагеря. И в ответ на сетования Виталия, что из-за его поступка прервалась карь­ера родителей, успокаивал: «Всё к лучшему, когда я был директором, мне некогда было заниматься любимым делом – наукой. Теперь у меня большие перспективы в исследованиях».

ИЗОБРЕТАТЕЛЬ, МУДРЕЦ, ФИЛОСОФ

Лазарянц-старший в науке, как и в жизни, не был консерватором, смело выдвигал новые, подчас невероятные научные гипотезы, но при этом ценил дружеский совет более осторожных коллег.

– Эммануил был неиссякаемым источником неожиданных идей, – вспоминает Ярослав Прокофьев. – Некоторые из них было невозможно реализовать, и я говорил: Эммануил Габриэлович, давайте я прямо сейчас похороню вашу идею. Он улыбался и внимательно слушал. Я объяснял её несостоятельность, он понимал и не обижался. Понимал он и то, что в науке нельзя без рискованных экспериментов, а эксперимент с новыми веществами, свойства которых только изучаются, может быть опасным. В первые дни работы лаборатории полимеризации произошла авария. В рассол системы охлаждения из-за плохой конструкции термостатов попало много воды. Причинён был ущерб институту. Директорствовал тогда ещё Меняйло. Он подготовил приказ: ущерб возместить за счёт заведующего. Эммануил Габриэлович приказ отменил, считая меня невиновным.

Вспоминают в НИИМСК и другую аварию с тяжёлыми последствиями, когда в воскресный день в одном из цехов взорвалась установка, где шла наработка опытной партии компонента ракетного топлива. Новое вещество повело себя непредсказуемо. В аппарате началась неконтролируемая реакция, закончившаяся пожаром. Начальнику цеха грозила тюрьма, хотя был выходной день и он никак не мог предот­вратить аварию. К тому же исследования были непрофильными для института мономеров и проводились по заказу смежников – ракетчиков. Лазарянц в это время был заместителем, Геннадий Аркадьевич Степанов – директором. Совместно они сумели разъяснить государственной комиссии причину взрыва, взяли часть вины на себя. Руководители цеха и лаборатории отделались строгими выговорами. Инс­титут сохранил научные кадры, которые были самым ценным капиталом.

Тем более ценным, что большим количеством «остепенённых» исследователей инс­титут не отличался. Работы велись сугубо прикладные. Лазарянц на эту тему шутил: «У нас только один доктор. И тот Лейкин из медсанчасти».

– В 1959 году Лазарянц направил меня на курсы повышения квалификации при МГУ для химиков-полимерщиков, – вспоминает заведующий лабораторией Леонид Космодемьянский, в прошлом инженер-ядерщик НПО «Маяк». – При МГУ вели занятия лучшие учёные-полимерщики, и через год я уже смог возглавить лабораторию. Многие ведущие специалисты по настоятельному совету Лазарянца поступили в заочную аспирантуру в Ярославле и Москве, стали кандидатами и докторами наук.

За 23 года работы в институте под его руководством были разработаны новые технологии синтеза эмульсионных каучуков и латексов, усовершенствованы существовавшие процессы, пущены совершенно новые производства. Но сам Эммануил Габриэлович не имел достаточно времени заняться теоретической наукой и удовлетворился степенью кандидата.

– Перспективных молодых учёных Лазарянц присматривал ещё с институтской скамьи и неизменно председатель­ствовал в госкомиссии на выпускных экзаменах в вузе, – рассказал заслуженный изобретатель РФ, доктор технических наук, академик Российской инженерной академии, профессор Станислав Павлов. – Он на комиссии никогда не отмалчивался, задавал выпускникам неожиданные вопросы, как на КВН или в передаче «Умники и умницы». «Что общего, спрашивает, между ксилолом, ксилофоном и ксилографией?» К счастью, я недолго пребывал в замешательстве. Подумал – ксилол это древесный спирт, ксилофон – музыкальный инструмент из деревянных планок, а ксилография – оттиск с резьбы по дереву. Общий корень «ксило» – дерево.

Сообразительность Лазарянц считал необходимым качеством учёного, и скоро Станислав Павлов получил распределение именно в НИИМСК.

– Я хотел пойти в экспериментальную лабораторию, но во время собеседования Эммануил Габриэлович меня предупредил: это не по твоему характеру, заскучаешь. Мне нужны мужики в лабораторию Богдановой. Там электроника, много новой техники, а весь персонал – женщины. Им трудно с машинами. Тебе там будет интересно. Я послушал совета и никогда не жалел о своём выборе.

А со старшим сыном, Вадимом, получилось несколько иначе.

– Отец хотел, чтобы я стал врачом, но по своей привычке ничего не навязывал, и в химию я пошёл по его примеру. Он ещё мальчишкой водил меня на завод, мне запахи понравились, опыты. Пошёл в политех, отец не возражал.

Теперь Вадим Лазарянц –сам автор нескольких десятков изобретений, ведущий, авторитетный специалист в «Ярсинтезе».

На этом предприятии и поныне работает много воспитанников Эммануила Габриэловича. А главный след, оставленный учёным, и прочная память о нём – институт, который под его руководством создал проч­ный научный и технологический фундамент для своей под­отрасли. И это чуть ли не единственный из ярославских НИИ, который преодолел затяжной кризис девяностых годов в отраслевой науке России и продолжает оставаться востребованным и в стране, и за рубежом.