Начальник «Бухенвальда»

Ирина ГРИЦУК. 

Продолжение. Начало в №5, 7

Боря Телевизор

Настало время, когда я все-таки научилась работать как все: и норму выполняла, и чувствовала себя вполне обустроенно. Однажды в бригаду к нам поступила новенькая балансировщица Клава с Перекопа. Она была маленького росточка, худенькая, но жилистая и бойкая. Из числа людей, всю жизнь проживших в знаменитых корзинкинских каморах, неизбалованная, необласканная рабочей властью, но владеющая долей вольности и потому с крутым норовом. Про таких говорят: «Палец в рот не клади – откусит».

В цех Клава пришла не одна, а с мужем Николаем. Таким же низкорослым, худющим, как и она сама, и таким же бойким и острым на язык. Одно слово – Перекоп!

Катя, что выправляла кривые покрышки в конторке-каморке, надышавшись бензина, решила дать себе перерыв и, едва держась на ногах от усталости и дурного запаха, выползла в наш отсек.

Она долго стояла, прислонившись к стене и наблюдая за нами, копошащимися у своих станков.

– Клавк, а ты молодец! Быстро освоилась! – похвалила она Клаву с Перекопа.

Новенькая Клава не замедлила с ответом:

– Жилы порвем, а до коммунизма дойдем! У меня и маманя была партейная, ой, какая спорая была! – прихвастнула Клавка.

– Зачем же жилы-то рвать? – усталость Кати немного отступила, и стало видно, как мелко трясется ее голова.

– Тебе работу менять надо, подруга, а то под старость ложку в руке держать не сможешь. А какая ты баба к дьяволу, коли и руки, и голова в трясучке! Ни одному мужику не нужна будешь!

Катя насторожилась. Она и сама уже замечала, что голова у нее стала трястись от долгой работы с парами бензина. И все это видели, но молчали, чтобы не расстроить хорошую бабенку. А тут Клавка с Перекопа, человек откровенный и прямой, как деревенский дрын, выложила все, что увидела. Катя не сдержалась:

– Подумаешь, мужикам не нужна! Еще неизвестно, какой подкатит! Вот ежели как твой, такого и даром не надо.

– Это почему же? – прищурилась Клава. – Худ мой Устим, да лучше с ним. Так, бывало, маманя говаривала!

– Да уж больно маленький да плюгавенький твой Устим! – не отставала обиженная Катя.

– Эх, подруга! Мала х…я, да своя. А у тебя и такой-то нет!

Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не подоспела Муза Сергеевна и не увела Катю в конторку.

Почувствовав сухость во рту, я пошла в соседний цех глотнуть холодненькой газировки и вдруг увидела Борю Телевизора в выгоревших сатиновых штанах с ярко-серыми заплатами на ягодицах. Такие огромные прямоугольные заплаты, аккуратно закругленные на уголках, пришитые заботливой женской рукой.

Мы одновременно подошли к сатуратору и встали, пропуская друг друга.

– Не стесняйся, пей, чай, во рту-то пересохло, – улыбнулся Боря, стряхивая руками белый тальк с рабочей робы и с тех самых заплат.

– Пересохло, – согласилась я и нацедила холодной, освежающей влаги с озорными пузырьками в черный резиновый стакан.

Холод схватывал горло, пузырьки лопались во рту, и мне хотелось продлить удовольствие, но надо было уступить стакан Боре, тоже умиравшему от жажды.

Боря в два глотка осушил стакан воды, потом нацедил еще и опять проглотил в два глотка. Поставил черный стакан на место и пошел, не оглядываясь. Я рассеянно смотрела ему вслед, и тут до меня дошло, почему нашего Борю зовут Телевизором. При ходьбе ягодицы его слегка двигались одна относительно другой, и заплаты штанов с округленными углами тоже двигались, будто экраны телевизоров, поставленных на профилактику.

А потом я увидела, как невесть откуда взявшаяся Клавка остановила его и что-то стала говорить, улыбчиво и даже кокетливо. Боря немного послушал, сказал:

– Эх… Перекоп!.. – плюнул себе под ноги, гордо поднял голову и, отмахнувшись от Клавки как от мухи, пошел дальше, сверкая экранами своих штанов.

Я поспешила к своему станку, тихонечко смеясь.

Клавка пронеслась мимо меня, громко и недовольно ворча:

– Говно!.. Засранец!.. Ну, погоди! – и быстро скрылась с глаз, повернув в наш балансировочный отсек.

Как кошки сношаются

Муза Сергеевна, держа в руках кусочек мела, ловко балансировала покрышки из моей партии.

– Муза Сергеевна, я пить в камерный цех ходила, – начала оправдываться я.

– Ходила так ходила… Ты вот что… Подработать хочешь? Понимаешь, я бы не стала тебе предлагать, но некому покрышки сегодня загружать. Бригада собралась, трое всего, но надо четвертого. Обязательно, – Муза Сергеевна оценивающе осмотрела меня так, как, наверное, осматривают лошадей на сенном базаре.

– Надо на ночь оставаться? – спросила я, чтобы как-то скрыть свое стеснение.

– Надо. Зато заплатят за смену восемь рублей шестьдесят копеек… – Муза вздохнула, то ли оттого, что ей было жалко отправлять меня еще на одну смену, без перерыва и в ночь, то ли понимала, что и деньги-то невелики. – Это уже с вычетом налога, – торопливо добавила она.

– Я на том участке не работала еще…

Дополнительные деньги – это хорошо, ведь их всегда не хватало. И мы, женщины, часто занимали и перезанимали до получки, выручая друг друга. А тут – восемь рублей шестьдесят копеек! И главное, их выдадут сразу, как смена закончится! Значит, домой утречком с денежкой приду, и чего-нибудь вкусненького можно будет купить. Например, пряников или целый килограмм «ландрина». Конечно, промелькнуло у меня в голове, можно бы и колбаски купить, да где же?! Хорошо, если пельмени в соседнем магазине «выкинут».

– Я согласна!

– Ну и хорошо. Только вот что, – Муза перевела дыхание, – надо будет в месяц отработать восемь таких смен. Иначе больше никогда не возьмут в бригаду на подработку.

– Я отработаю, – согласилась я, еще не осознавая цены этого труда.

Продолжение следует